Предсказание монахом судьбы флягина глава вторая

Глава вторая

Бывший конэсер Иван Северьяныч, господин Флягин, начал свою повесть так:

— Я родился в крепостном звании и происхожу из дворовых людей графа К. из Орловской губернии. Теперь эти имения при молодых господах расплылись, но при старом графе были очень значительные. В селе Г., где сам граф изволил жить, был огромный, великий домина, флигеля для приезду, театр, особая кегельная галерея, псарня, живые медведи на столбу сидели, сады, свои певчие концерты пели, свои актеры всякие сцены представляли; были свои ткацкие, и всякие свои мастерства содержались; но более всего обращалось внимания на конный завод. Ко всякому делу были приставлены особые люди, но конюшенная часть была еще в особом внимании и все равно как в военной службе от солдата в прежние времена кантонист происходил, чтобы сражаться, так и у нас от кучера шел кучеренок, чтобы ездить, от конюха — конюшонок, чтобы за лошадьми ходить, а от кормового мужика — кормовик, чтобы с гумна на ворки корм возить. Мой родитель был кучер Северьян, и хотя приходился он не из самых первых кучеров, потому что у нас их было большое множество, но, однако, он шестериком правил, и в царский проезд один раз в седьмом номере был, и старинною синею ассигнациею жалован. От родительницы своей я в самом юном сиротстве остался и ее не помню, потому как я был у нее молитвенный сын, значит, она, долго детей не имея, меня себе у Бога все выпрашивала и как выпросила, так сейчас же, меня породивши, и умерла, оттого что я произошел на свет с необыкновенною большою головою, так что меня поэтому и звали не Иван Флягин, а просто Голован. Живучи при отце на кучерском дворе, всю жизнь свою я проводил на конюшне, и тут я постиг тайну познания в животном и, можно сказать, возлюбил коня, потому что маленьким еще на четвереньках я у лошадей промеж ног полозил, и они меня не увечили, а подрос, так и совсем с ними опознался. Завод у нас был отдельно, конюшни — отдельно, и мы, конюшенные люди, до завода не касались, а получали оттуда готовых воспитомков и обучали их. У нас у всякого кучера с форейтором были шестерики, и все разных сортов: вятки, казанки, калмыки, битюцкие, донские — все это были из приводных коней, которые по ярмаркам покупались, а то, разумеется, больше было своих, заводских, но про этих говорить не стоит, потому что заводские кони смирные и ни сильного характера, ни фантазии веселой не имеют, а вот эти дикари, это ужасные были звери. Покупает их, бывало, граф прямо целыми косяками как есть весь табун, дешево, рублей по восьми, по десяти за голову, ну и как скоро мы их домой пригоним, сейчас начинаем их школить. Ужасно противляются. Половина даже, бывало, подохнет, а воспитанию не поддаются: стоят на дворе — всё дивятся и даже от стен шарахаются, а все только на небо, как птицы, глазами косят. Даже инда жалость, глядя на иного, возьмет, потому что видишь, что вот так бы он, кажется, сердечный, и улетел, да крылышек у него нет. И овса или воды из корыта ни за что попервоначалу ни пить, ни есть не станет, и так все сохнет, сохнет, пока изведется совсем и околеет. Иногда этой траты бывает более как на половину того, что купим, а особенно из киргизских. Ужасно они степную волю любят. Ну зато которые оборкаются и останутся жить, из тех тоже немалое число, учивши, покалечить придется, потому что на их дикость одно средство — строгость, но зато уже которые все это воспитание и науку вынесут, так из этих такая отборность выходит, что никогда с ними никакой заводской лошади не сравниться по ездовой добродетели.

Родитель мой, Северьян Иваныч, правил киргизским шестериком, а когда я подрос, так меня к нему в этот же шестерик форейтором посадили. Лошади были жестокие, не то что нынешние какие-нибудь кавалерийские, что для офицеров берут. Мы этих офицерских кофишенками звали, потому что на них нет никакого удовольствия ехать, так как на них офицеры даже могут сидеть, а те были просто зверь, аспид и василиск, все вместе: морды эти одни чего стоили, или оскал, либо ножищи, или гривье. ну то есть, просто сказать, ужасть! Устали они никогда не знали; не только что восемьдесят, а даже и сто и сто пятнадцать верст из деревни до Орла или назад домой таким же манером, это им, бывало, без отдыха нипочем сделать. Как разнесутся, так только гляди, чтобы мимо не пролетели. А мне в ту пору, как я на форейторскую подседельную сел, было еще всего одиннадцать лет, и голос у меня был настоящий такой, как по тогдашнему приличию для дворянских форейторов требовалось: самый пронзительный, звонкий и до того продолжительный, что я мог это «дддиди-и-и-ттт-ы-о-о» завести и полчаса этак звенеть; но в теле своем силами я еще не могуч был, так что дальние пути не мог свободно верхом переносить, и меня еще приседлывали к лошади, то есть к седлу и к подпругам, ко всему ремнями умотают и сделают так, что упасть нельзя. Расколотит насмерть, и даже не один раз сомлеешь и чувства потеряешь, а все в своей позиции верхом едешь, и опять, наскучив мотаться, в себя придешь. Должность нелегкая; за дорогу, бывало, несколько раз такие перемены происходят, то слабеешь, то исправишься, а дома от седла совсем уже как неживого отрешат, положат и станут давать хрен нюхать; ну а потом привык, и все это нипочем сделалось; еще, бывало, едешь, да все норовишь какого-нибудь встречного мужика кнутом по рубахе вытянуть. Это форейторское озорство уже известно. Вот этак мы раз и едем с графом в гости. Погода летняя, прекрасная, и граф сидят с собакою в открытой коляске, батюшка четверней правит, а я впереди задуваю, а дорога тут с большака свертывает, и идет особый поворот верст на пятнадцать к монастырю, который называется П. пустынь. Дорожку эту монахи справили, чтобы заманчивее к ним ездить было: преестественно, там на казенной дороге нечисть и ракиты, одни корявые прутья торчат; а у монахов к пустыне дорожка в чистоте, разметена вся, и подчищена, и по краям саженными березами обросла, и от тех берез такая зелень и дух, а вдаль полевой вид обширный. Словом сказать — столь хорошо, что вот так бы при всем этом и вскрикнул, а кричать, разумеется, без пути нельзя, так я держусь, скачу; но только вдруг на третьей или четвертой версте, не доезжая монастыря, стало этак клонить под взволочек, и вдруг я завидел тут впереди себя малую точку. что-то ползет по дороге, как ежик. Я обрадовался этому случаю и изо всей силы затянул «дддд-и-и-и-т-т-т-ы-о-о», и с версту все это звучал, и до того разгорелся, что как стали мы нагонять парный воз, на кого я кричал-то, я и стал в стременах подниматься и вижу, что человек лежит на сене на возу, и как его, верно, приятно на свежем поветрии солнышком пригрело, то он, ничего не опасаяся, крепко-прекрепко спит, так сладко вверх спиною раскинулся и даже руки врозь разложил, точно воз обнимает. Я вижу, что уже он не свернет, взял в сторону, да, поравнявшись с ним, стоя на стременах, впервые тогда заскрипел зубами да как полосну его во всю мочь вдоль спины кнутом. Его лошади как подхватят с возом под гору, а он сразу как взметнется, старенький этакой, вот в таком, как я ноне, в послушничьем колпачке, и лицо какое-то такое жалкое, как у старой бабы, да весь перепуганный, и слезы текут, и ну виться на сене, словно пескарь на сковороде, да вдруг не разобрал, верно, спросонья, где край, да кувырк с воза под колесо и в пыли-то и пополз. в вожжи ногами замотался. Мне, и отцу моему, да и самому графу сначала это смешно показалось, как он кувыркнулся, а тут вижу я, что лошади внизу, у моста, зацепили колесом за надолбу и стали, а он не поднимается и не ворочается. Ближе подъехали, я гляжу, он весь серый, в пыли, и на лице даже носа не значится, а только трещина, и из нее кровь. Граф велели остановиться, сошли, посмотрели и говорят: «Убит». Погрозились мне дома за это выпороть и велели скорей в монастырь ехать. Оттуда людей послали на мост, а граф там с игуменом переговорили, и по осени от нас туда в дары целый обоз пошел с овсом, и с мукою, и с сушеными карасями, а меня отец кнутом в монастыре за сараем по штанам продрал, но настояще пороть не стали, потому что мне, по моей должности, сейчас опять верхом надо было садиться. Тем это дело и кончилось, но в эту же самую ночь приходит ко мне в видении этот монах, которого я засек, и опять, как баба, плачет. Я говорю:

«Чего тебе от меня надо? пошел прочь!»

«Ты, — говорит, — меня без покаяния жизни решил».

«Ну, мало чего нет, — отвечаю. — Что же мне теперь с тобой делать? Ведь я это не нарочно. Да и чем, — говорю, — тебе теперь худо? Умер ты, и все кончено».

«Кончено-то, — говорит, — это действительно так, и я тебе очень за это благодарен, а теперь я пришел от твоей родной матери сказать тебе, что знаешь ли ты, что ты у нее меленый сын?»

«Как же, — говорю, — слышал я про это, бабушка Федосья мне про это не раз сказывала».

«А знаешь ли, — говорит, — ты еще и то, что ты сын обещанный?»

«А так, — говорит, — что ты Богу обещан».

«Кто же меня ему обещал?»

«Ну так пускай же, — говорю, — она сама придет мне про это скажет, а то ты, может быть, это выдумал».

«Нет, я, — говорит, — не выдумывал, а ей прийти нельзя».

«Так, — говорит, — потому, что у нас здесь не то, что у вас на земле: здешние не все говорят и не все ходят, а кто чем одарен, тот то и делает. А если ты хочешь, — говорит, — так я тебе дам знамение в удостоверение». «Хочу, — отвечают — только какое же знамение?» «А вот, — говорит, — тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы». «Чудесно, — отвечаю, — согласен и ожидаю». Он и скрылся, а я проснулся и про все это позабыл и не чаю того, что все эти погибели сейчас по ряду и начнутся. Но только через некоторое время поехали мы с графом и с графинею в Воронеж, — к новоявленным мощам маленькую графиньку косолапую на исцеление туда везли, — и остановились в Елецком уезде, в селе Крутом лошадей кормить, я и опять под колодой уснул, и вижу — опять идет тот монашек, которого я решил, и говорит:

«Слушай, Голованька, мне тебя жаль, просись скорей у господ в монастырь — они тебя пустят».

«Это с какой стати?»

«Ну, гляди, сколько ты иначе зла претерпишь».

Думаю, ладно; надо тебе что-нибудь каркать, когда я тебя убил, и с этим встал, запряг с отцом лошадей, и выезжаем, а гора здесь прекрутая-крутящая, и сбоку обрыв, в котором тогда невесть что народу погибало. Граф и говорит:

«Смотри, Голован, осторожнее».

А я на это ловок был, и хоть вожжи от дышловых, которым надо спускать, в руках у кучера, но я много умел отцу помогать. У него дышловики были сильные и опористые: могли так спускать, что просто хвостом на землю садились, но один из них, подлец, с астрономией был — как только его сильно потянешь, он сейчас голову кверху дерет и прах его знает куда на небо созерцает. Эти астрономы в корню — нет их хуже, а особенно в дышле они самые опасные, за конем с такою повадкою форейтор завсегда смотри, потому что астроном сам не зрит, как тычет ногами, и невесть куда попадает. Все это я, разумеется, за своим астрономом знал и всегда помогал отцу; своих подседельную и подручную, бывало, на левом локте поводами держу и так их ставлю, что они хвостами дышловым в самую морду приходятся, а дышло у них промежду крупов, а у самого у меня кнут всегда наготове, у астронома перед глазами, и чуть вижу, что он уже очень в небо полез, я его по храпе, и он сейчас морду спустит, и отлично съедем. Так и на этот раз: спускаем экипаж, и я верчусь, знаете, перед дышлом и кнутом астронома остепеняю, как вдруг вижу, что уж он ни отцовых вожжей, ни моего кнута не чует, весь рот в крови от удилов и глаза выворотил, а сам я вдруг слышу, сзади что-то заскрипело, да хлоп, и весь экипаж сразу так и посунулся. Тормоз лопнул! Я кричу отцу: «Держи! держи!» И он сам орет: «Держи! держи!» А уж чего держать, когда весь шестерик как прокаженные несутся и сами ничего не видят, а перед глазами у меня вдруг что-то стрекнуло, и смотрю, отец с козел долой летит. вожжа оборвалась. А впереди та страшная пропасть. Не знаю, жалко ли мне господ или себя стало, но только я, видя неминуемую гибель, с подседельной бросился прямо на дышло и на конце повис. Не знаю опять, сколько тогда во мне весу было, но только на перевесе ведь это очень тяжело весит, и я дышловиков так сдушил, что они захрипели и. гляжу, уже моих передовых нет, как отрезало их, а я вишу над самою пропастью, а экипаж стоит и уперся в коренных, которых я дышлом подавил.

Тут только я опомнился и пришел в страх, и руки у меня оторвались, и я полетел и ничего уже не помню. Очнулся я тоже не знаю через сколько времени и вижу, что я в какой-то избе, и здоровый мужик говорит мне:

— Ну что, неужели ты, малый, жив?

— Должно быть, жив.

— А помнишь ли, — говорит, — что с тобою было?

Я стал припоминать и вспомнил, как нас лошади понесли и я на конец дышла бросился и повис над ямищей; а что дальше было — не знаю.

А мужик и улыбается:

— Да и где же, — говорит, — тебе это знать. Туда, в пропасть, и кони-то твои передовые заживо не долетели — расшиблись, а тебя это словно какая невидимая сила спасла: как на глиняну глыбу сорвался, упал, так на ней вниз как на салазках и скатился. Думали, мертвый совсем, а глядим — ты дышишь, только воздухом дух сморило. Ну, а теперь, — говорит, — если можешь, вставай, поспешай скорее к угоднику: граф деньги оставил, чтобы тебя, если умрешь, схоронить, а если жив будешь, к нему в Воронеж привезть.

Я и поехал, но только всю дорогу ничего не говорил, а слушал, как этот мужик, который меня вез, все на гармонии «барыню» играл.

Как мы приехали в Воронеж, граф призвал меня в комнаты и говорит графинюшке:

— Вот, — говорит, — мы, графинюшка, этому мальчишке спасением своей жизни обязаны.

Графиня только головою закачала, а граф говорит:

— Проси у меня, Голован, что хочешь, — я все тебе сделаю.

— Я не знаю, чего просить!

— Ну, чего тебе хочется?

А я думал-думал да говорю:

Граф засмеялся и говорит:

— Ну, ты взаправду дурак, а впрочем, это само собою, я сам, когда придет время, про тебя вспомню, а гармонию, — говорит, — ему сейчас же купить.

Лакей сходил в лавки и приносит мне на конюшню гармонию:

— На, — говорит, — играй.

Я было ее взял и стал играть, но только вижу, что ничего не умею, и сейчас ее бросил, а потом ее у меня странницы на другой день из-под сарая и украли.

Мне надо было бы этим случаем графской милости пользоваться, да тогда же, как монах советовал, в монастырь проситься; а я сам не знаю зачем, себе гармонию выпросил, и тем первое самое призвание опроверг, и оттого пошел от одной стражбы к другой, все более и более претерпевая, но нигде не погиб, пока все мне монахом в видении предреченное в настоящем житейском исполнении оправдалось за мое недоверие.

Источник

Очарованный странник — краткое содержание

Название произведения	Очарованный странник
Автор	Николай Лесков
Жанр	Повесть
Год написания	1873

Главные герои

Иван Северьяныч Флягин — (Голован) — монах-послушник, «лет за 50», конэсер

Другие персонажи

Путники на корабле — от их лица ведется повествование
Поп — единственный в мире отмаливающий грех самоубийства
Граф и Графиня — у них будет находиться Голован в услужении
Цыган — с ним Флягин сбегает из поместья
Барин — его дочь станет воспитывать Флягин
Барыня Машенька — бывшая жена барина
Ремонтер — нынешний супруг Машеньки
Татары — торгуют на ярмарке конями
Торговцы фейерверками — случайно спасут Флягина из плена
Князь — он взял Флягина на работу за его умение выбирать лошадей
Евгения Семеновна — секретарская дочка, бывшая жена князя
Магнетизер — гипнотизер, который избавит Флягина от пьянства и познакомит с цыганами
Груша — молодая красивая девушка-цыганка, которую убьет Флягин

Краткое содержание

Глава первая

Повествование ведется от лица путников, плывущих на корабле по Ладожскому озеру в Валаам. Корабль был вынужден зайти в пристань к Кореле, небольшому поселку, который произвел на путешественников грустное впечатление. У пассажиров заходит разговор о том, что в такое унылое место, как Корела, и надо ссылать «неудобных» людей, а не тратить денег на пересылку заключенных в Сибирь.

Слово за слово и всплывает легенда о якобы сосланном сюда за грубость дьячке, который не вынес скуки и повесился. Один из собеседников говорит, что теперь и молиться-то за него некому будет, ведь самоубийцы отлучены от церкви. И тут в разговор вступает пассажир, которого ранее никто не замечал: Это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета… Он был одет в послушничьем подряснике с широким монастырским ременным поясом…он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь . Он держится очень уверенно и смело и рассказывает о том, что есть и такие люди на земле, которых призвание только и состоит в том, чтобы молиться за самоубийц. Есть один попик, пьяница, в московской епархии. И о нем-то путники и просят рассказать «богатыря», и он не отказывается.

За беспробудное пьянство попика собираются отлучить от церкви и даже приготовили об этом приказ, владыке, подписавшему приказ, вдруг ночью снится сон, в котором является Сергий Радонежский и просит помиловать этого несчастного попика. Подумав, что это лишь сон, владыко не меняет своего решения, тогда же следующей ночью ему снится толпа черных теней-самоубийц, которые просят помиловать попика, так как он один за них на земле молится. Пришлось оставить этого служителя со своею миссией. Так вот…всегда таковым людям, что жизни борения не переносят, может быть полезен, ибо он уже от дерзости своего призвания не отступит и все будет за них создателю докучать, и тот должен будет их простить .

Рассказчик представляется иноком, не смотря на свой возраст в 53 года, а еще и конэсером – знатоком в лошадях, усмирителем их нравов. Я к этому от природы своей особенное дарование получил .

Герой рассказывает историю о том, как в Москве в манеже усмирял одну лошадь. Конь имел привычку седока кусать за коленную чашечку, от него много людей погибло. Никто этого коня усмирить не мог, даже иностранные специалисты. А рассказчик понял, что конь бесом одержим , вывел его на простор, сел на коня без обмундирования, только поясок от святого князя Всеволода-Гавриила из Новгорода с надписью: Чести моей никому не отдам надел на себя. В руках держал нагайку с свинцовым головком и простой муравный горшок с жидким тестом . И, яростно заскрипев зубами, разбивает наездник горшок об лоб коня и начинает его, ослепленного, стегать этой нагайкой. Таким образом, и усмирил коня, заставил на колени перед собой встать. Конь после этого скромный стал, но скоро умер, гордая очень тварь был, поведением смирился, но характера своего преодолеть не мог . Многие укротители просили рассказать, в чем же был секрет усмирения, но, когда герой показал, как он скрипит зубами, все разбежались от страха.

В монастыре же рассказчик совсем недавно, до этого в жизни он немало повидал и вынес, многое не по своей воле, а по родительскому обещанию . Путники, заинтересованные, просят рассказать героя историю своей жизни.

Глава вторая

Иван Северьяныч Флягин, так зовут нашего героя, родился крепостным в семье кучера, мать умерла при родах, так как ребенок родился с очень большой головой, от того и прозвище у Флягина было Голован. Все свое детство ребенок проводил на конюшне, а когда немного подрос, отец его, правивший шестериком при господах, посадил Ивана форейтором, то есть извозчиком, кучером. Ивану тогда исполнилось всего 11 лет. Есть у форейторов одна привычка: встречного мужика кнутом по рубахе ударить, этакое форейторское озорство . И вот однажды, везя графа и графиню по делам, встречает в дороге Иван воз с монахом спящим, он его и пристегнул кнутом, тот, всполошившись и не управившись с лошадьми, упал под копыта лошадям и под колеса воза и умер. Граф, неся ответ за своего крепостного, был вынужден заплатить монастырю, чтобы Ивана не засудили.

А в ночь после происшествия Головану снится убитый им монах и говорит, что явился он к герою от имени его матери: Знаешь ли ты, что ты сын обещанный. Ты богу обещан…Ты будешь много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы . И исчез монах. Иван ни одному слову не поверил и забыл про этот сон.

Через некоторое время повез Иван графа и графиню в Воронеж, а дорога в одном месте у горы очень крутая была, много там народу погибало. И Голован не справился с управлением и еле-еле затормозил у обрыва, но кони упали в пропасть все же и за ними полетел вниз и рассказчик. Опомнился он дома, где ему рассказали, что Божьей милостью он был спасен, упал на глиняную глыбу и не расшибся. А граф за то, что Голован ему жизнь с графиней спас, обещал исполнить любое его желание, тут-то бы и пороситься Ивану в монастырь и беды бы его закончились, но он, сглупив, просит губную гармонику, которую у него на следующий день украдут.

Глава третья

Иван Флягин продолжает служить у своих господ. Герой решил завести себе голубей, пару. Они выводят маленьких птенчиков. На этих птенчиков стала охотиться кошка, нескольких птенцов съела. И устроил тогда Иван этой кошке расправу, поймал ее в силок, отхлестал ее прутиком и топором хвост отсек. На следующий день горничная, которая оказалась хозяйкой кошки, узнала, что это рук дела Флягина. В итоге Ивана господа высекли и присудили ему стоять на коленях и в саду для дорожки камушки бить . Для Флягина это было унижением, и он решает покончить с собой: уходит в осиновый лесок повеситься, и почти свершилось это страшное дело, но вдруг поблизости оказывается цыган- вор, который предлагает Ивану бежать с ним, разбойничать. Рассказчик понимает, что вернуться ему нельзя и отправляется в бега вместе с новым знакомым.

Глава четвертая

Цыган же хитрым оказался: велел в доказательство того, что Иван не сдаст никому вора, из господской конюшни пару коней вывести. Конечно же, Флягину, не привыкшему к воровству, эта затея не понравилась, но приказание выполняет. На украденных конях они сбегают и оказываются под городом Карачевом. Коней здесь им приходится продать и при дележе денег цыган обманывает Флягина, тот, в свою очередь, решает пойти к заседателю, чтобы объявить себя беглым.

Писарь при заседателе предлагает Флягину бежать в Николаев и там найти себе работу, выписывает ему «отпускной вид» за сережку и крест, единственные «богатства» героя.

В Николаеве Флягин попадает в услужение к одному барину, которому для маленькой дочери нужна нянька, так как он воспитывает ее один. Иван привязывается к своей маленькой воспитаннице, растит ее, холит, но у девочки открывается болезнь, с вязанная с неправильным ростом костей, и врачи рекомендуют сажать ее в песок, чтобы ножки выравнивались. Флягин выполняет все указания докторов и ходит каждый день на берег лимана с девочкой.

Однажды он задремал, пока ребенок в песке играл, очнувшись, увидел возле девочки женщину, барыню, которая представляется матерью его воспитанницы. Сжалившись над чувствами женщины, Флягин разрешает видеться каждый день ей с дочерью. Пока однажды барыня не пришла на свидание к дочери с мужчиной, ремонтером, офицером, который предлагает Ивану тысячу рублей за то, чтобы тот отдал ребенка матери. Флягин отказывается: …взялся хранить дитя, и берегу его . Но у героя появляется желание подзадорить ремонтера, так сказать, развеять свою скуку, то чувство, которое тяготит его существование.

Глава пятая

Герои начинают драться, но офицер, поняв, что ни деньгами, ни сражением Ивана не сломить, хватает барыню и уводит с собой, женщина рвется к ребенку и Флягин, не выдержав этой сцены разлучения дочери с матерью, предлагает забрать девочку, но и его уж тогда с собой, иначе барин его убьет. Бегут герои в Пензу. Там офицер, понимая, что с беглым крепостным Иваном у него могут быть проблемы, дает ему 200 рублей и отпускает героя куда глаза глядят.

Флягин отправляется в трактир, а после прогуляться. И видит, что за рекой происходит ярмарка, татары торгуют конями. Среди всех татар особенно выделялся один, хан Джангар, он в степи все равно что царь, первый степной коневод . Он продает огромное количество коней и на торг выводит кобылицу, которая у Флягина, как у любителя и ценителя конной красоты, вызывает удивление. Кобылицу называют «заветной», просто так она не продается, за нее покупатели должны устроить между собой состязание. Выходят двое татар: Бакшей Отучев и Чепкун Емгурчеев. Они начинают друг друга нагайками бить, а окружающие их люди делают ставки, кто же из них победит и кобылицу себе заберет. Наблюдая все это, Флягин думает, что он тоже хотел бы за такую прекрасную кобылу сразиться. Но Емгурчеев побеждает в этой схватке, и кобылица достается ему.

Глава шестая

После этого состязания хан Джангар выводит на продажу каракового жеребенка. Как оказалось, на этих торгах был и ремонтер, которому отдал Иван девочку. Ремонтер хочет купить этого жеребенка. Иван предлагает ему заплатить столько, сколько хан требует, а сам Флягин выйдет на состязание за этого коня. Соперником выступает известный всем татарин Савакирей. Но Флягину удается победить Савакирея, более того от усердия и амбиций, не терпя унижения, татарин умирает в этой схватке. И что удивительно, не татары, а именно русские собираются осудить Флягина за убийство.

Но татары – народ справедливый, скрывают Флягина и уводят его с собой в степи, где суждено герою прожить целых десять лет. Коней у татар лечил и женщинам помогал. Забирает его к себе хан Емгурчей. Татары, видя пользу от действий Ивана, не отпускают его больше на родину, держат в плену. А когда он сбежал, поймали и «подщетинили»: срезали пятки, насыпали туда жесткого конского волоса и зашили снова. Так человек после этой процедуры не то, что ходить, ползать мог еле-еле. Остается Флягин в услужении у татар, они его женят на бывшей жене Савакирея, а затем вторую жену дают. От этих женщин у Флягина дети родились, но он их своими не считает, так как они некрещенные и не по христианскому обычаю воспитаны.

Зная, что Флягин вроде лекаря, хан Агашимола, соседствующий неподалеку, просит у Емгурчея Ивана для лечения жены на некоторое время, а сам взял да и не отдал его больше, угнал в другую степь, где на долю нашего рассказчика выпадают новые испытания.

Глава седьмая

Очень горюет по родной стране Флягин в плену у Агашимолы. Кругом одна лишь степь, от которой у героя сердце изнывает.

«Зришь сам не знаешь куда, и вдруг перед тобой отколь ни возьмется обозначается монастырь или храм, и вспомнишь крещеную землю и заплачешь»

Чувство тоски является основным в мироощущении Флягина:

«…и дождешься ночи, выползешь потихоньку за ставку…и начнешь молиться…и так молишься, что даже снег инда под коленами протает и где слезы падали – утром травку увидишь»

И все же Ивану удается сбежать от татар. Как это случилось, он рассказывает далее.

Глава восьмая

Герой совершенно отчаялся вернуться в родную страну: живу, как статуй бесчувственный и больше ничего . Однажды узнает, что в стан к татарам пришли двое белых людей духовного звания и по приказу царя должны обратить в свою веру кочующие народы. Услышав родную речь, Иван бросается в ноги к духовным отцам и просит спасти его, вызволить из плена. Но они отказывают ему, говоря, чтобы он терпел раз христианин, что у них иная миссия: …твоей душе и без нас врата в рай открыты, а эти (татары) во тьме будут, если мы их не присоединим, так мы за них должны хлопотать .

Татары долго этих людей слушать не стали, убили, голову отрезали и крест на ней вырезали в назидание всем остальным, желающим их в веру обратить.

Глава девятая

Прошел год после вышеописанного случая. И вот снова пришли в стан к степнякам два человека, говорили, что из Хивы пришли коней закупать и хотят там у себя дома с кем-то войну затеять. И все татар против русских настраивают. Просят эти два человека. Чтобы татары им коней за реку перегнали, а там уж они с ними щедро расплатятся. Татар просто так не проведешь, сомневаться начали. Тогда эти неизвестные стали пугать степняков, что, если они им не помогут, то нашлют они на татар гнев своего бога Талафы. И если они все еще сомневаются, то Талафа этой ночью свою мощь покажет.

Ночью вдруг стало все небо в огне: как птица огненная, выпорхнула с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как кровь красный, а лопнет, вдруг все желтое сделается и потом синее станет .

Пока татары смотрели на небо, эти двое мужчин угнали лошадей, целый табун. Татары, увидев это, бросились все за ними вдогонку. И Иван понял, что это его шанс спастись. Он видит, что это всего лишь фейерверк, забирает оставленный мужиками ящик с петардами и пугая оставшихся жителей взрывами, быстро крестит их в реке, обращает в свою веру. В фейерверках он нашел вещество, которое очень жжет кожу, стал его прикладывать к своим пяткам и вместе с гноем выпарил щетину, которую ему десять лет назад татары туда зашили. После наложил на всех в стане епитимью, чтобы молились за него из юрт не выходили, а сам в это время ушел.

Три дня он скитался и наконец увидел русских людей. Все им рассказал наш герой. После ночевки с ними отправляется в Астрахань, где запил страшно и очнулся уже в остроге в другом городе, откуда его пересылают, как беспаспортного, в свою губернию к бывшим хозяевам, графу и графине. Те, не желая с ним иметь никаких дел, выправляют ему паспорт и отправляют на все четыре стороны. Иван получил полную свободу.

Глава десятая

Иван отправляется на ярмарку, где один цыган мужикам лошадей продает и обманывает, что лошади не порченные. Флягин, будучи знатоком лошадей, помог этому мужику выбрать правильную лошадь. После этого случая к Ивану Северьянычу стали обращаться за помощью покупатели лошадей, ему стали платить хорошие деньги, которые он пропивал в кабаке. Когда слава о Флягине прогремела по ярмаркам, к нему приехал один князь и просил обучить его искусству выбора коней и обещал за это заплатить 100 рублей. Иван Северьяныч долго объяснял, как нужно выбирать лошадей, на что обращать внимание, но князь накупил такого сброду, что страшно было смотреть на таких коней. После этого князь пригласил нашего героя к себе конэсером служить. И проработал у этого князя Иван целых три года. Князь шутить любил и называл Флягина почти полупочтенным , относился к рассказчику как к партнеру. Все было хорошо и складно для Ивана Северьяныча в жизни и работе у этого князя, вот только с определенной периодичностью наш герой срывался и делал «выход» для пьяного разгула: раз в месяц пропадал на несколько дней и проматывал много денег. Однажды такой «выход» сделал, что самому страшно и больно вспоминать до сих пор.

Глава одиннадцатая

С завода у князя была куплена кобылица Дидона, которая особенно по душе была Флягину, он даже из конюшни не выходил, все любовался ею и ласкал.

В это время две ярмарки проходило и князь с Флягиным должны были на обеих присутствовать. Флягину приходит приказ от князя прислать тому Дидону на продажу. Ослушаться князя нельзя, но и не горевать по любимой кобылице невозможно. Иван Северьяныч отправляется заливать свою грусть водкой в трактир, там он знакомится с преинтереснейшим человеком, пьяницей беспробудной, но философом необыкновенным. Флягин спрашивает, почему же этот человек бросить пить не может, на что тот отвечает: …если я эту привычку пьянствовать брошу, а кто-нибудь ее поднимет да возьмет: рад ли он этому будет или нет? В этом и счастье свое он видит, что других спасает от этого порока.

«И сам ты если какую скорбь от какой-нибудь страсти имеешь, самовольно ее не бросай, чтобы другой человек не поднял ее и не мучился; а ищи такого человека, который бы добровольно с тебя эту слабость взял»

Флягин удивился, где же взять такого человека, который добровольно захочет на себя этот порок взять. Его собеседник отвечает, что он таков есть, может избавить героя от любого недуга. Флягин просит избавить его от пьянства. Собеседник говорит, что он магнетизер и что Иван должен следовать его указаниям, если хочет избавиться от пьянства. Рассказчик соглашается. И магнетизер в этот вечер так напоил нашего героя, что их обоих из трактира выставили.

Глава двенадцатая

Оказавшись на улице, магнетизер обещает дать новое понятие и представление о жизни Ивану Северьянычу: …ты постигнешь красу природы совершенство . Странный попутчик – магнетизер начинает водить над Флягиным руками и слова использует замысловатые, «божественные», потом привел его к какому-то дому, дал в рот кусок сахару, от которого в ясное сознание пришел наш повествователь. А магнетизер исчез куда-то. Флягин не понимает, где он находится и решает зайти в дом, возле которого оказался, спросить дорогу домой.

Глава тринадцатая

Входит Иван Северьяныч на крыльцо и видит цыгана, который дает деньги магнетизеру и отправляет его через черный ход выходить, а рассказчика просит цыган в дом зайти, отдохнуть. В доме толпится много народу: офицеры, ремонтеры, купцы. Цыганки молодые в кругу танцуют и поют, особенно привлекала внимание одна девушка:

«…даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет, и вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет огнем. Любопытная фигура!»

Все любуются только ею, называют цыганку по имени, Грушей, просят ее спеть и станцевать. Флягин совершенно очарован ее красотой, за ее танцы бросает ей под ноги все крупные деньги, которые у него с собой имелись:

« Она на меня плывет, глаза вниз спустила, как змеища-горыныще, ажно гневом землю жжет, а перед ней просто в подобии беса скачу, да все, что раз прыгну, то под ножки ей мечу лебедя…не ты ли, проклятая, и небо и землю сделала?»

Глава четырнадцатая

После этого «выхода» рассказчик, действительно, больше не пил никогда в жизни, как и обещал магнетизер. Вернувшись от цыган, Иван проспал в конюшне очень долго.

Когда же князь позвал его к себе для отчета, куда Флягин все деньги дел, наш герой покаялся, что на очарование женщиной все спустил, и что просит наказать теперь его. Князь же отвечал, что понимает Ивана, потому что сам за Грушу в табор полсотни тысяч отдал: Женщина всего на свете стоит, потому что она такую язву нанесет, что за все царство от нее не вылечишься, а она одна в одну в минуту от нее может исцелить . Груша у князя теперь живет, а ему для счастья ничего больше не нужно.

Глава пятнадцатая

«Мой князь был человек души доброй, но переменчивой. Чего он захочет, то ему сейчас во что бы то ни стало вынь да положи…а потом, когда получит, не дорожит счастьем»

За Грушу он дал много денег, которые ему пришлось одолжить. Теперь нужно было долги возвращать. Приходится ему придумывать всякие способы по добыванию средств, к Груше с каждым днем все холоднее и холоднее становится. А вот Ивана он просит почаще бывать у цыганки, чтобы ей не скучно было, к тому же она в положении находится. А князь то лошадей снова продавать начнет, то мельницу строить, то шорную мастерскую откроет, а от всего этого долги только росли.

Дома он появляется все реже, Груша страдает и просит Ивана Северьяныча проследить за князем: не завел ли он себе в городе другую женщину.

У князя до того, как появилась Груша, была жена, секретарская дочка, Евгенья Семеновна. С князем у них общая дочка была. Он купил этой барыне дом, когда у него еще деньги водились. Иван Северьяныч с ней тоже был в хороших отношениях, решил к ней заехать узнать, не вернулся ли к ней князь. Евгенья Семеновна рассказывает, что князь в аренду берет суконную фабрику и прислал ей письмо, что сегодня к ней заедет. Как раз в то время, когда Флягин был у барыни, князь и приехал. Иван Северьяныч ушел в гардеробную поговорить с горничной, своей старой знакомой, и стал свидетелем необычного разговора князя с барыней.

Глава шестнадцатая

Князь приехал просить денег у Евгении Семеновны, двадцать тысяч, для задатка на открытие фабрики. А барыня рекомендует князю, пока его богачом считают жениться на дочери предводителя, тогда капитал его увеличится, только подумать надо, как от цыганки избавиться. Ничего; дом куплю, Ивана в купцы запишу, перевенчаются и станут жить .

После этого разговора, князь отправляет Флягина в другой город сукна для фабрики выбирать, так что Иван Северьяныч не успел с Грушей переговорить. А когда вернулся он, то оказалось, что Груша исчезла. Никто не знает, где она, только одна дворовая старушка сказала, что дней 10 назад уехала цыганка с князем и больше не возвращалась. А князь тем временем свадьбу сыграл.

Флягин отправляется искать Грушу, ходит по ближним поместьям и лесам, отчаявшись, начинает в голос звать ее и …вдруг на меня из темноты ночной как что-то шаркнет. И прямо на мне повисло и колотится…

Глава семнадцатая

Это была Груша. Цыганка утратила всю свою красоту, была в разорванном платье, царапинах:

«Это меня так убрал мил-сердечный друг за любовь к нему за верную: за то, что того, которого больше его любила, для него позабыла и вся ему предалась, без ума и без разума, а он меня за то в крепкое место упрятал и сторожей настановил, чтобы строго мою красоту стеречь…»

Глава восемнадцатая

Рассказала Груша, что до нее дошли слухи, что собрался князь жениться. Очень горько было цыганке от измены и предательства. Но князь вернулся домой и несколько дней задумчив был, а потом вдруг ласков стал и позвал Грушу в коляске покататься. Поехала она, не задумываясь, а он привез ее в лес на какое-то подворье и оставил там. Пыталась она сбежать оттуда, но получилось это сделать только хитростью, теперь же она просит Ивана Северьяныча сделать для нее кое-что, иначе она убьет и молодую жену князя и саму себя с младенцем в утробе, от того душу свою погубит навеки.

Груша просит, чтобы Флягин убил ее, он любит ее, как сестру, и понимает всю трагедию ее жизни. Рассказчик заставил ее молиться и столкнул в реку с крутого берега.

Глава девятнадцатая

Обезумев от содеянного, Флягин видит, как за ним гонится ужасно большой и длинный, и бесстыжий, обнагощенный бес, а сам рассказчик зовет к себе ангела-хранителя. Думает же Иван Северьяныч только о душе Груши, и она ему является в виде ангела с крылышками и путь указывает.

Встал герой и пошел по дороге, а навстречу ему печальные старик и старуха, рассказывают, что их единственного сына в рекруты забирают, а откупить его нечем. Флягин предлагает представиться их сыном и пойти служить под именем Петра Сердюкова. Так и порешили. Отправляют Ивана Северьяныча под новым именем служить на Кавказ, где он пробыл 15 лет.

Однажды в погоне за татарами удалось проявить себя Ивану Северьянычу. Татары ушли за реку Койсу и оттуда стали палить по русским войскам. Взводу русских солдат нужно было наладить мост через эту реку, чтобы усмирить татар. Но ничего не получалось, обстрел со стороны противника был сильным. Несколько солдат, вызвавшихся переплыть реку, погибли под обстрелом.

Полковник, командующий этим взводом, понимающий, что дело совсем плохо говорит: Нет ли из вас кого такого, который на душе смертный грех за собой знает. как бы ему хорошо теперь своей кровью беззаконие смыть?

Вызывается Флягин, с мыслью о Груше, не задумываясь о своей безопасности, ныряет в воду и каким-то чудом достигает противоположного берега. Так и мост справили.

После этого полковник расспрашивает Флягина, что же за грех у него на душе, но после рассказа Ивана Северьяныча, не верит ни единому слову и считает, что просто он все придумал. А за храбрость производит Флягина в офицеры. Через некоторое время рассказчик уходит в отставку.

В отставке Флягин идет в артисты, в Петербурге в балагане на Адмиралтейской площади служит. Играет по большей части демонов. Но и оттуда он быстро уходит. Казус произошел: оттаскал одного актера за волосы за то, что тот насмешник был и злой выдумщик, все время смеялся над одной девочкой, которая фею играла. За то и выгнали Ивана Северьяныча из театра.

После немногих раздумий рассказчик отправляется в монастырь. Нарекается именем «отец Измаил», при лошадях его извозчиком поставили при том монастыре.

Глава двадцатая

Путникам, которые все это время слушали жизнеописание Ивана Северьяныча Флягина, кажется, что уж в монастыре напасти никакие не ожидали повествователя. Но они ошибались.

Флягин рассказывает, как многократно его бес искушал, пока герой его не пересилил.

Иван Северьяныч открывается в монастыре одному старцу, что ему все Груша является. Старец же посоветовал против такого искушения противостоять: молиться, изнурять себя постом, и как только дьявол этот подвиг увидит, сразу же отступит: Ужасно ведь, как он боится, чтобы человека к отраде упования не привести .

Флягин говорит, что большого беса он быстро от себя отвадил, а вот маленькие бесенята много ему хлопот доставили.

Однажды в лесу, недалеко от монастыря повесился один жид, и стала душа этого самоубийцы в обители являться и вздыхать. Стала эта душа и Флягину являться, спать ему мешала. Звонарь местной колокольни посоветовал Флягину поставить вместо своей двери старую церковную дверь, рассказчик послушал этого совета. Но ночью душа неупокоенная снова к нему явилась и дверь эту снесла, Флягину это надоело, он схватил топор и треснул со всей мочи по созданию, которое оказалось у него в конюшне, на следующее утро оказалось, что он корову зарубил. Так бесенята его подставили.

За это происшествие поставили Ивана Северьяныча у решетки для возжигания свечей стоять, чтобы чаще на службах бывать. Однажды, ставя свечки, Флягин случайно уронил одну из них, начав поднимать ее, уронил еще несколько, а затем еще несколько. Разозлившись, и оставшиеся свечи рассказчик снес рукой.

Получает наказание Флягин за такое поведение во время службы: опустили его в пустой погреб. Еду и книги приносят ему другие монахи. И, находясь в таком заточении, Иван Северьяныч открывает у себя дар провидения. Через некоторое время отпускают Флягина на богомоление на Соловки, вот туда и держит сейчас путь наш рассказчик. И предсказывает он, что скоро война будет, и он воевать снова пойдет, поэтому хочет благословение у святых Зосимы и Савватия получить.

Очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом .

Источник