Предсказание кризиса западной культуры бердяев

Бердяев Н.А. Социальный кризис культуры. Журнал «Новый Град» №3

В послевоенную эпоху много говорят и пишут о кризи­ се культуры. Особенно популярна эта тема в Германии. Шпен­глер был первым обозначившим новую эру размышлений о кри­зисе и даже гибели европейской культуры. Этому вопросу в значительной степени посвящено и творчество Кайзерлинга. Даже во Франции, стране наиболее консервативной, хранительнице традиций классической, гуманистической культуры, начи­нают писать о кризисе культуры. Тема эта очень обширная, и сейчас я предполагаю говорить лишь об одной ее стороне — о социальном кризисе культуры. В чем сущность стоящей пе­ред нами проблемы? После вторжения в гуманистическую куль­туру Европы машины и техники, приобретающей все большее и большее господство над жизнью, после всасывания в куль­туру огромных человеческих масс и расширения ее социального базиса, культура начинает перерождаться, и ей грозит опасность страшного понижения ее качества и утери ее благо­родства. Принцип количественный начинает преобладать над принципом качественным. Созидание культуры делается мас­совым и рассчитанным на массовое потребление. Техническая сторона культуры, наименее связанная с традицией и легче всего усваиваемая людьми лишенными культуры, наиболее увлекает и окрашивает стиль эпохи. Этот процесс иногда опре­деляют как переход культуры в цивилизацию. Утонченная гуманистическая культура делается ненужной, кажется старомодной, она хранится лишь в узком и замкнутом кругу и со­циально бездейственна. В силах ли справиться эта культура с колоссальными массовыми процессами, с количеством, грозя­щим затопить качество, может ли она конкурировать с могу­щественной технической цивилизацией, с рационализацией жиз­ни? Гуманистическая культура, утерявшая свою религиозную основу, изъеденная скептицизмом в своем наиболее утончен­ном слое, хрупка и непрочна, она не в силах выдержать на-

пора масс и количества, она не всенародна и не владеет душой масс, она не имеет увлекающей масс символики. При помощи Вергилия и Цицерона невозможно овладеть массами. Высокая аристократическая культура все еще существует в старой Европе, Но круг ее все суживается. Современная европейская элита не связана с движением истории. Культурное усложнение и утончение приводит к слабости и упадку. Начинается мало­кровие. Дух смерти проносится над культурной элитой Евро­пы. А вокруг, во всем мире бушует океан человеческой мас­сы, восставших количеств, вооруженных техникой, орудием страшной силы. Во Франции, стране наиболее старой, совер­шенной и утонченной культуры, наиболее чувствуется это тра­гическое положение культурной элиты. Для культурного слоя современной Франции характерны искания нео-гуманизма. На­зову имя Ramon Fernandez’а . Но эти искания, совсем не обна­руживающие творческой силы, свидетельствуют о кризисе старого гуманизма и культуры, на нем основанной. От крайних левых идеологических направлений идет атака против старой гуманистической культуры, и эта атака говорит именно о со­циальном кризисе культуры. В этом отношении можно указать на Guéhenno , редактора « Europe », и Berl’я . Такая сильная партия, как немецкая социал-демократия, партия умеренная, со­всем не революционная, по мировоззрению преобладающей сво­ей массы, принимает переход от культуры религиозной и культуры гуманистической к технической цивилизации, и с этим связано ее бездушие. Но наиболее воинствующей силой, на­правленной против гуманистической культуры, является ком­мунизм. Он хочет выразить новый дух масс и количеств. От прошлого он принимает только технику и материализм, только традицию буржуазного просветительского рационализма. К сты­ду нашему, нужно сказать, что русские народные массы, осво­бодившиеся для исторической активности, легко усваивают себе только техническую цивилизацию Запада, т.-е. уподобляются в этом смысле отсталым народам Азии, Америки и Австралии. И это типическое явление для масс. Массы могут жить или рели­гиозной культурой или технической цивилизацией, они не мо­гут жить гуманистической культурой. В этом вся острота со­-

временной проблемы. Утонченная и усложненная, но безрелигиозная культура, не в силах оправиться с поставленной про­блемой. Она не в силах остановить движение масс и не может предложить массам духовной пищи. И потому процесс варваризации культуры делается очень вероятным.

В культуре есть аристократическое и демократическое на­чала, и сейчас происходит особенно острое их столкновение. Культура аристократична по своему основному принципу, она созидается путем подбора качеств во всех своих областях. В культурном: творчестве значение имеет только качество. Фило­соф стоит перед истиной и к ней восходит. В процессе позна­ния он совсем не обращен к массам и количествам. Совершен­но так же художник творит, повинуясь зову красоты, покоряясь закону художественного совершенства. Он презирает «чернь».

«Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда; влечет тебя свободный ум».

Пушкин гениально остро выразил аристократический прин­цип культуры, и именно культуры ренессансной. Культура ренессансная вернулась к аристократическому принципу культу­ры античной, греко-римской, который был опрокинут христиан­ством. Ей чужда была идея социального служения сверхличной цели, идея порядка религиозного Человеческая масса суще­ствует для этого типа культуры только как «чернь».

«Подите прочь — какое дело

Поэту мирному до вас?»

Свобода творца высшей культуры аристократична, а не демократична. И есть вечная правда в требовании независимо­сти творца от «черни», от заказов массы. Творить только и можно повинуясь голосу духа, а не голосу общества. Но есть проблема, которая мучила Гоголя и не мучила Пушкина, наи­более ренессансного у нас человека, — проблема социального и, в конце концов, религиозного служения сверхличной цели. Тогда для творца культуры человеческая масса совсем не есть уже «чернь», от которой он должен быть свободен в своем твор­честве. Он внутренне от нее совсем свободен и ни в чем ей

не подчиняется, но он сознает ответственность и долг служе­ния сверхличному целому, в которое входит всякая человече­ская душа. Такое сознание сохраняет аристократически-свободное начало в культуре, но существенно иначе понимает ари­стократизм культуры, чем понимала античность или ренессанс, в духе пророческого служения преображению жизни. Это ведет к иерархическому пониманию культуры. В иерархической струк­туре высшие и низшие ступени связаны и одна служит другой. И в культуре религиозной, церковной есть аристократическое начало. Соборность есть качественное, а не количественное на­чало, качество духа, а не человеческая масса. Основное проти­воречие культуры, которое сейчас делается для нее трагичным и ставит ее на край гибели, есть столкновение и противобор­ство аристократического и демократического в ней начал. Социальная демократизация культуры, вступление в культуру ра­бочих масс, больших количеств есть процесс необходимый, которого никакими силами остановить нельзя. Но масса, которая не организована никакой верой и никакой высшей идеей, есть явление страшное, она легко превращается в ту «чернь», ко­торая грозит истреблением творческой свободы, вульгариза­цией культуры и понижением ее качественного уровня, уничто­жением ее благородства. Демократизация культуры есть прин­цип справедливый. Но как сделать так, чтобы процесс этот не означал отдания ценностей культуры на растерзание «черни»? «Чернь» совсем не есть трудящиеся классы, рабочие или кре­стьяне, «чернь» есть грубая и вульгарная масса, живущая обы­денными интересами, для которой не существует духовных цен­ностей жизни; существовала чернь дворянская, и существует и господствует чернь буржуазная. Опасность же демократизации заключается в том, что в культуру входят слишком большие количества и массы, не одухотворенные и непросветленные. Это произошло уже однажды в истории, когда произошло падение античной культуры. И многие представители старой гуманисти­ческой культуры чувствуют себя так, как чувствовали себя Цельс или Лукиан перед надвигающейся силой христианства.

Основное противоречие культуры выражается в конфлик­ те не только аристократического и демократического начала,

но, еще глубже, в конфликте начала личного и общественного Высшее цветение культуры есть продукт личного творчества. Личное начало в культуре и есть начало аристократическое. Творческие источники культуры лежат в личности. Но культу­ра есть объективация человеческого творчества в социальном мире, культура есть социальная кристаллизация. И эта социальность культуры имеет обратное действие на личность и ее творче­ство. Социальность культуры может быть питательной средой личного творчества, но может быть и страшным стеснением и искажением. Социальная обыденность оказывает давление на творческую личность, требует служения своим интересам, по­нижает ее качество. Личность живет в обществе и призвана к социальному служению. Но существует вековечный конфликт между личностью и обществом, который может принимать разнообразные формы. Личность должна в обществе осуществлять свою творческую свободу, но общественная среда оказывается сопротивлением для свободы, затруднением. И в этом сопро­тивлении свобода, по-видимому, всегда нуждается, свобода про­являет энергию в преодолении сопротивления. Свобода требует усилия, упражнения, совершенно невозможно представить сво­боду без трагичной, как того хотел бы рационалистический ли­берализм. В эпоху демократизации культуры конфликт лично­сти и общества приобретает особенную остроту. Может ли безрелигиозная гуманистическая культура сопротивляться на­хлынувшему количеству, диктатуре общества, процессам вуль­гаризации и варваризации? Побеждает механизация, технизация, обезличивающая коллективизация. И это происходит не толь­ко в коммунистической России, это происходит в капиталисти­ческой Европе и Америке, это явление мировое. Гуманистиче­ская культура может только сжиматься и уединяться, на со­циальную борьбу она неспособна, как неспособна была латинская культура эпохи декаданса. Единственный пафос, который остается для ее людей, есть amor fati . Об этом любит говорить Шпенглер. Печаль есть удел культуры, которая знает душев­ное, но не знает уже или не знает еще духовного. Печаль всегда обращена назад, а не вперед . Мы живем в суровую эпо­ху техники с одной стороны и духа с другой, душевно-расти-

­тельная сторона жизни отодвигается на задний план, вытесня­ется. Душа не может больше сопротивляться, сопротивляться может только дух. Никогда гуманистической культуре не пре­одолеть конфликта личного и общественного аристократического и демократического начала в культуре. Никогда куль­турной элите, утерявшей идею служения сверх личной цели, не справиться с требованиями социального утилитаризма, который есть извращение идеи социального служения. Культуре аристо­кратической грозит гибель, она тонка, но не глубока. Спасти те ценности, которые были в ней заложены, освободить их от той лжи, с которой она была связана, может только возраста­ние духовной жизни в мире, духовное пробуждение и движение в человеческих массах. Демократизация культуры без духовного возрождения рабочих масс есть очень страшная и грозная вещь, срыв в бездну. Хаос двинувшихся количеств, которых остановить нельзя и было бы несправедливо, организовать можно или религиозно, духовно, или технически, механически, его нель­зя организовать гуманистической культурой, пригодной лишь для небольших количеств. Для сохранения подлинных ценно­стей культуры остается только путь соединения технической ци­вилизации с духом, соподчинения ее духовным целям жизни.

Спасти вечное аристократическое и личное начало в куль­туре и примирить его с началом демократическим и социаль­ным может только христианство, ибо христианство и аристокра­тично и демократично, лично и социально. Христианство благо­ родного, аристократического происхождения, оно зовет вверх и раскрывает благородство детей Божиих. И вместе с тем оно всенародно и всемирно, обращено ко всем людям и ко всякой душе. Христианство глубоко лично и сверхлично. Только ре­лигиозная христианская культура может бороться с теми опас­ностями, которые несет с собой вторжение огромных количеств, механизация жизни, цивилизованное варварство. Говорю, конеч­но, об очищенной христианской культуре, которая не может уже подозреваться в связи с господствующими классами и капиталистическими интересами. Поэтому социальный кризис культу­ры тесно связан с религиозным кризисом человечества, он есть обратная сторона кризиса внутри христианства. Он означает, что

будущее человечества связано с раскрытием более напряжен­ной и очищенной духовности. Духовное же начало присуще всякому человеку, как образу и подобию Божиему. Наиболее обостряется социальный кризис культуры в идее культуры про­летарской, противополагаемой культуре буржуазной. Буржуазной культурой оказывается культура гуманистическая, свя­занная с привилегированными культурными слоями, имевшими досуг, свободными от тяжелого труда, знавшими древние язы­ки и культуру античную. Замысел пролетарской культуры осно­ван на радикальном перевороте ценностей. Это будет культу­ра реалистическая, прагматическая, индустриализованная и техническая, исключительно приспособленная к разным формам промышленного труда, целиком подчиненная экономике. В основании ее будут лежать знания естественно-научные и технические, а не гуманитарные, не философские, не литературные. Ценности экономические и технические будут признаны не толь­ко высшими, но и единственно реальными. Такого типа куль­тура движется пафосом власти человека, социального челове­ка над природой, пафосом силы. Жизнь превращается в огром­ный и организованный производственный процесс, в про­мышленную мастерскую, которую должно украшать искусство и обслуживать знание. Окончательно умирает созерцание, ми­стическое, философское, эстетическое. Но это и означает окон­чательный переход от культуры к технической цивилизации. Пролетарская техническая цивилизация легко может опроки­нуть гуманистическую и идеалистическую культуру. Но ей при­дется вести гораздо более трудную и длительную борьбу с ре­лигиозными верованиями человечества. Тут она встретит без­мерно большую силу сопротивления. И все решится в этой точке встречи. Есть положительная правда в том, что культура должна стать более реалистической, более связанной с жизнью и с возрастанием человеческой мощи, более проникнутой иде­ей социального служения, более сознающей свою неудачу в про­шлом в переустройстве и преображении самой жизни. Но пе­реустройство, улучшение, преображение самой жизни не может быть только техническим и экономическим, это переустройство, улучшение и преображение, неизбежно и в безмерно большей

степени, есть также духовное дело, «общее дело» в смысле близком Н. Ф. Федорову.

Для спасения культуры необходимо преодоление разрыва между теорией и практикой, между культурным слоем и рабо­чими массами. Это преодоление возможно только на почве хри­стианской, оно и есть спасение духовной культуры в ее вечных началах. Иначе тело будет окончательно оторвано от души, душа окончательно оторвана от духа. Но это и означает на­ступление смерти. Дух не может существовать в отрыве от ду­ши и тела, как тело не может существовать в отрыве от души и духа. Рабочая техническая цивилизация и может оказаться обездушенным телом, мертвым, хотя и хорошо организованным механизмом. Но старая гуманистическая, идеалистическая н спи­ритуалистическая культура все более и более оказывается развоплощенной, оторванной от материальная мира душой и совершенно бессильной над материальным миром. Поэтому стоит великая задача синтеза. Синтезирующим же началом может быть только дух, не отвлеченный дух, отвернувшийся от мира, а дух конкретный, активный в мире и мир преображающий. Ду­ховная культура и ее деятели проходят сейчас еще через стра­шный экономический кризис. Культурная деятельность в ее высших проявлениях не может найти сейчас для себя экономи­ческого базиса и экономических орудий, она представляется не­нужной роскошью. Но это и означает ее развоплощение, ее вы­талкивание из материального и социального мира в сферу вну­тренней, непроявленной духовности. Пролетарская техническая цивилизация грозит окончательно лишить духовную культуру экономическая базиса и превратить ее деятелей в лишенцев. Этот экономический кризис культуры, грозящий ее гибелью, есть порождение разрыва между душой и телом культуры, смер­тельная разъединения духовная и материальная начала. Борь­ба против смерти культуры есть борьба за духовную цело­стность, за синтезирующую активность духа в мире. Такая борь­ба доступна только христианской духовности, ибо она требует не только восхождения человека в мир горний, но и нисхождения его в мир дольний для его преображения.

Источник