Перси джексон предсказание оракула
Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд;
лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы;
лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны — по приказу автора.
Марк Твен (о романе «Приключения Гекльберри Финна»)
Автор под микроскопом
Много лет назад, еще до появления Перси Джексона в моей жизни, я был известным автором детективов для взрослых. В один прекрасный вечер я вел диалог в прямом эфире с двумя другими писателями, один из которых пытался объяснить, чем ему понравился мой роман «Дьявол уехал в Остин».
«Потрясающая структура, — сообщил он зрителям. — Это книга о подводном плавании, и чем глубже ее герои погружаются в темную мутную воду, тем темнее и мутнее становится сюжет. Какой тонкий символизм!»
Зрители были впечатлены. А я смутился: символизм? У меня? Кто бы мог подумать!
После передачи, когда я признался этому писателю, что сделал структуру романа мутной не нарочно, что, возможно, это были даже недочеты в построении сюжета, у него просто челюсть отвисла. Он изучал мое творчество, сделал блестящие выводы — а я, оказывается, просто историю рассказывал? Невероятно!
Нет, я не говорю, что его открытия ничего не стоят или что символизма в моем романе не может быть. Но этот случай очень хорошо показывает разницу между созданием книги и ее анализом.
Любую книгу — детскую или взрослую — можно читать по-разному. Можно просто читать — для удовольствия. Можно — искать скрытые значения и оттенки смысла. Можно даже писать об этой книге статьи, рассматривая ее с разных точек зрения.
Дело писателя — писать. А дело внимательного читателя — найти в написанном смысл. То и другое одинаково важно. Смысл, который отыщет читатель, может внести ясность, очаровать, удивить — в том числе и автора книги. По крайней мере, я использую символы и мотивы бессознательно и думаю о них не больше, чем человек, говорящий на родном языке, думает в момент разговора о согласовании подлежащего и сказуемого.
Я всегда очень любил «Предупреждение», которое Марк Твен поместил перед текстом «Приключений Гекльберри Финна». Он категорически настаивал на том, чтобы читатели просто читали его книгу, а не занимались исследованием ее структуры или извлечением морали. Правда, это не помешало поколениям английских выпускников писать по его романам дипломы.
Когда мне предложили издать эту антологию, я не знал, что и думать, — столько талантливых авторов захотели отчего-то написать о моих детских книгах! Но прочитав их статьи, я изумился: в каждой был свой взгляд на Перси Джексона, зачаровывающий и заставляющий задуматься. Кое-что даже навело меня на мысль: «И вот это я сочинил?» Словно кто-то изучил мои мысли под микроскопом — я увидел все, что в них творилось, пока я писал, и на что я никогда не обращал внимания.
Возможно, поэтому Марк Твен и не хотел, чтобы его творчество изучали критики: не потому, что толкование может быть неверным, а как раз потому, что оно может оказаться слишком ошеломляюще точным.
Я не собирался писать цикл о Перси Джексоне.
Но когда мой старший сын был во втором классе, у него начались проблемы с учебой. Он не мог сосредоточиться, не хотел сидеть и читать, а письмо и вовсе было страшным испытанием.
Мне, писателю и учителю средней школы, трудно было смириться с тем, что мой ребенок школу ненавидит. Потом настал день, когда на родительском собрании мне сказали, что мальчик нуждается в психоневрологическом обследовании. Несколько недель спустя был поставлен диагноз: дислексия, гиперактивное расстройство с дефицитом внимания.
Понятия эти мне были не в новинку. У меня были ученики с дефектами обучаемости, я изобретал способы работы с ними, заполнял бланки наблюдений…
Но когда речь идет о твоем собственном ребенке — это совсем другое дело! Как помочь ему понять, что с ним, и справиться с проблемой?
После долгих раздумий я обратился к тому, что умею, — рассказывать истории.
Спасением для сына в школе стала греческая мифология. Пожалуй, это был единственный предмет в расписании, который ему нравился. Каждый вечер перед сном я рассказывал ему что-нибудь из греческих легенд, а когда они закончились, он попросил сочинить еще.
Тогда, подобно Афине из головы Зевса, из моей головы и вышел миф… о том, что ГРДВ и дислексия — не то, чем кажутся. Я придумал Перси Джексона, полубога, такого же, как Геракл, Тесей и Персей, — но мой полубог был современным американским мальчиком. Мальчиком с ГРДВ и дислексией, который неожиданно узнает: сочетание этих двух недостатков означает, что он — сын олимпийского бога!
В «Похитителе молний» гиперактивное расстройство с дефицитом внимания означает лишь то, что ребенок чувствует острее, чем остальные, и замечает не слишком мало, а слишком много. Это вряд ли полезно на скучном уроке, но сохранит герою жизнь на поле битвы. А дислексия — оттого, что мозги приспособлены к чтению по-древнегречески; конечно, намучаешься тут с английским!
Мой сын эту теорию принял с радостью.
В моей книге герою открывается, что его непохожесть на остальных может быть источником силы и символом величия. Если учителя объявляют тебя безнадежным — это не значит, что ты безнадежен вообще. Перси Джексон для меня — дань уважения всем моим ученикам с дефектами обучаемости, но главное — это миф, созданный мной, чтобы помочь сыну понять, кто он.
Когда я закончил рассказывать эту сказку, он стал уговаривать меня записать ее. Я колебался. Я не думал, что это еще кому-то понравится, да и времени свободного не было — полная ставка в школе и по детективу в год… Но в конце концов я выкроил время и написал «Похитителя молний».
Сын был в восторге от окончательного варианта. Я с опаской дал рукопись почитать кое-кому из своих учеников. Им тоже понравилось! Тогда я решился отправить книгу в издательство — под псевдонимом, чтобы поток отказов не поставил меня в неловкое положение. Но через несколько недель был объявлен аукцион на право печатать эту книгу!
Источник
Перси джексон предсказание оракула
Если вам понравилась книга, вы можете купить ее электронную версию на litres.ru
— Ну, время, — сказал отец. — Если все будет хорошо, увидимся на твоем дне рождения через неделю. И отпразднуем как следует.
Посейдон улыбнулся, и на мгновение в его глазах мелькнул прежний свет.
Потом все море перед нами потемнело, словно налетел чернильный шторм. Загремел гром, что было невозможно под водой. К нам приближалось какое-то громадное ледяное существо. Я почувствовал, как волна страха затопила армию внизу.
— Я должен принять мою настоящую божественную форму, — сказал Посейдон. — Поторопись, сынок. И удачи тебе.
Я хотел подбодрить его, обнять или что-нибудь в таком роде, но понимал, что задерживаться не стоит. Когда бог принимает свою настоящую форму, выделяется такая энергия, что любой смертный, посмотревший на него, расщепляется на молекулы.
— До свидания, отец, — выдавил я.
Потом отвернулся и призвал на помощь морские течения. Вода вокруг меня завихрилась, и я понесся на поверхность с такой скоростью, от которой любой обычный человек лопнул бы, как воздушный шарик.
Когда я оглянулся, то увидел только зеленые и синие вспышки — мой отец сражался с титаном, и само море разрывалось на части двумя армиями.
Я заглядываю в глаза собственной смерти
Если вы хотите быть популярным в Лагере полукровок, не возвращайтесь после задания с плохими новостями.
Не успел я выйти из океана, как все уже знали о моем прибытии. Лагерь расположен на северном берегу Лонг-Айленда, и место это заколдовано, так что большинство людей его даже не видят. Люди не появляются просто так на берегу, если только они не полубоги, боги или же самые что ни на есть настоящие заблудившиеся доставщики пиццы. (Такое случалось, но это уже другая история.)
В общем, в тот день дежурил Коннор Стоулл из домика Гермеса. Увидев меня, он так возбудился, что упал с дерева. После этого он протрубил в горн из ракушки, давая сигнал обитателям лагеря собраться и приветствовать меня.
У Коннора кривая улыбка, соответствующая его искаженному чувству юмора. Вообще-то он отличный парень, но когда он рядом, нужно покрепче держаться за кошелек и ни в коем случае не давать ему крем для бритья, если не хотите обнаружить его размазанным у себя в спальном мешке. У него кудрявые каштановые волосы, он чуть пониже своего брата Тревиса, и только по этому признаку я их различаю. Эти двое совершенно не похожи на моего старого врага Луку, и мне даже не верится, что все они — сыновья Гермеса.
— Перси? — завопил Коннор. — Что случилось? Где Бекендорф?
Потом он увидел выражение моего лица, и улыбка сошла с его физиономии.
— Да что ты?! Вот бедняжка Силена! Зевс всемогущий, когда она узнает…
Мы вдвоем взбирались на песчаные дюны. Обитатели лагеря уже собирались и шли нам навстречу — мы их видели в нескольких сотнях метров впереди. Они радовались и улыбались. «Перси вернулся, — наверное, думали они. — Уж он-то спас положение! Может, и сувениров каких принес!»
Я остановился у помещения столовой, дожидаясь их. Бежать им навстречу и рассказывать, какой я неудачник, у меня не было ни малейшего желания.
Я обшаривал взглядом пространство лагеря, пытаясь вспомнить, каким он был, когда я появился здесь впервые. Казалось, это было целую вечность тому назад.
Из столовой видно почти все. Долину окружают холмы. На самом высоком — Холме полукровок — растет сосна Талии, а на ее ветвях висит золотое руно, которое волшебным образом защищает лагерь от врагов. Сторожевой дракон Пелей такой огромный, что я вижу его отсюда — вон он свернулся вокруг ствола и, похрапывая во сне, посылает дымовые сигналы.
Справа от меня тянется лес. Слева сверкает озеро и сияет альпинистская стена — сияет потому, что по ней течет лава. Двенадцать домиков (по одной на каждого олимпийского бога) стоят подковой вокруг общей территории. Дальше на юг лежат клубничные поля, еще дальше — оружейная и Большой дом в четыре этажа, выкрашенный в небесную лазурь, с бронзовым флюгером в виде орла на крыше.
В некотором роде лагерь не изменился. Но, глядя на поля или здания, не догадаешься про войну. Она видна на лицах полубогов, сатиров и наяд, взбирающихся на холм.
Обитателей в лагере было меньше, чем четыре года назад. Некоторые уехали, чтобы никогда больше не вернуться. Некоторые погибли в сражении. Третьи — мы старались о них не говорить — переметнулись к врагу.
Те, кто остался, закалились в боях, и вид у них был усталый. Теперь в лагере редко можно услышать смех. Обитатели домика Гермеса стали меньше прикалываться над ребятами. Трудно разыгрывать других, когда собственная жизнь кажется сплошным приколом.
Первым в столовую прискакал Хирон, что для него не составило труда, потому что ниже поясницы он — жеребец белой масти. Борода у него за лето разрослась, через спину был перекинут лук, а на футболке красовалась надпись: «МОЯ ДРУГАЯ ПОЛОВИНА — КЕНТАВР».
— Перси! — сказал он. — Слава богам. А где…
Тут появилась Аннабет, и, должен признаться, стоило мне ее увидеть, как сердце у меня забилось чаще. Дело не в том, что она старалась хорошо выглядеть, напротив. У нас в последнее время было столько боевых экспедиций, что она почти не расчесывала свои светлые волосы, и ее мало волновало, какая на ней одежда — обычно она появлялась в оранжевой лагерной футболке и джинсах, а время от времени надевала бронзовые доспехи. Глаза у Аннабет были неистово-серые. Чаще всего если мы начинали с ней о чем-то разговаривать, то без ругани, а то и рукоприкладства дело не обходилось. Но стоило мне ее увидеть, как я начинал млеть. Прошлым летом, перед тем как Лука сбежал к Кроносу и все пошло наперекосяк, несколько раз мне в голову приходила мысль: может быть… период рукоприкладства в наших отношениях подходит к концу?
— Что случилось? — Она схватила меня за руку. — Лука…
— Корабль взорван, — сказал я. — Но Кронос остался жив. Я не знаю, где…
Сквозь толпу протиснулась Силена Боргард — непричесанная, даже без косметики, что было совсем на нее не похоже.
— Где Чарли? — спросила она, оглядываясь так, словно он где-то тут прятался.
Я посмотрел на Хирона в поисках помощи.
Старый кентавр откашлялся.
— Силена, дорогая, давай поговорим об этом в Большом доме…
— Нет, — пробормотала она. — Нет. Нет!
Она заплакала, а все стояли вокруг не в силах произнести ни слова. Мы за это лето уже стольких друзей потеряли, но эта потеря была горше всех других. Со смертью Бекендорфа лагерь словно утратил якорь.
Наконец вперед протиснулась Кларисса из домика Ареса. Она обняла Силену. У них была необычнейшая из дружб (это между дочерью бога войны и дочерью богини любви!), но тем не менее с того самого дня, как прошлым летом Силена дала Клариссе совет по поводу ее первого бойфренда, Кларисса решила стать ее персональным телохранителем.
Кларисса — большая и мускулистая, как настоящий регбист, — была одета в кроваво-красные доспехи, каштановые волосы убраны под бандану. Она вечно смотрела хмурым взглядом, но теперь заговорила с Силеной мягким голосом.
— Идем, девочка, — сказала она. — Идем в Большой дом. Я тебе приготовлю горячий шоколад.
Все развернулись и парами или тройками побрели назад в свои домики. Теперь уже никому не хотелось меня видеть. Никто не хотел слушать о взорванном корабле. Остались только Аннабет и Хирон.
Аннабет смахнула слезинку со щеки.
— Я рада, что ты жив, Рыбьи Мозги.
— Спасибо, — ответил я. — Я тоже рад.
— Я уверен, ты сделал все, что мог, Перси. — Хирон положил руку мне на плечо. — Ты расскажешь нам, что случилось?
Мне не хотелось переживать все это заново, но я им все рассказал, включая и мой сон с титанами. Я опустил подробности о Нико, который заставил меня пообещать, что я никому не расскажу о его плане, пока не приму решения, а план был такой жуткий, что рассказывать о нем у меня не было никакого желания.
Хирон смотрел куда-то в сторону долины.
— Мы должны без промедления собрать военный совет и поговорить об этом шпионе и обо всем.
— Посейдон говорил еще об одной угрозе, — сказал я. — О чем-то посерьезнее «Принцессы Андромеды». Я решил, что это может быть тот вызов, о котором титаны говорили в моем сне.
Хирон и Аннабет посмотрели друг на друга, словно знали что-то такое, о чем мне было неизвестно. Мне это ужас как не понравилось.
— Мы обсудим и это, — пообещал Хирон.
— И еще одно. — Я набрал в грудь побольше воздуха. — Посейдон просил передать тебе, что пора. Я должен знать пророчество целиком.
Хирон ссутулился, но ничуть не удивился.
— Я ждал этого дня и боялся его. Ну что же. Аннабет, мы покажем Перси всю правду — от и до. Идем на чердак.
На чердаке Большого дома я был только три раза в жизни, что и так в три раза больше, чем мне бы того хотелось.
С верхней лестничной площадки туда вела приставная лестница. Интересно, подумал я, как туда заберется Хирон — ведь он наполовину конь. Но он и не пытался.
— Ты знаешь, где оно, — сказал он Аннабет. — Неси сюда.
Солнце уже садилось, а потому на чердаке было даже темнее и страшнее, чем обычно. Повсюду валялись трофеи старых героев — проломленные щиты, заспиртованные головы разных монстров в кувшинах, пара жульнических игральных костей на бронзовом подносе с надписью «УКРАДЕНО ГУСОМ, СЫНОМ ГЕРМЕСА, В1988 ГОДУ ИЗ „ХОНДЫ СИВИК“ ХРИСАОРА».
Я поднял кривой бронзовый меч, выгнутый так, что он напоминал букву «М». На металле остались пятна — следы волшебного яда, которым когда-то была смазана его поверхность. На бирке стояла дата — прошлое лето. Подпись гласила: «САБЛЯ КАМПЕ, УНИЧТОЖЕНА В БИТВЕ У ЛАБИРИНТА».
— Ты помнишь, как Бриарей бросал камни? — спросил я.
— А Гроувер посеял панику? — Аннабет против желания улыбнулась.
Мы встретились взглядами. Я вспомнил совсем другое событие прошлого лета под горой Сент-Хеленс, когда Аннабет думала, что я вот-вот умру, и поцеловала меня.
Она откашлялась и отвернулась.
— Пророчество, — глухо напомнила Аннабет.
— Ну да. — Я положил саблю. — Пророчество.
Мы подошли к окну. На треножнике сидел оракул — растрепанная мумия женщины в цветастом платье. Клочья ее волос прилипли к черепу. С высохшего лица взирали остекленевшие глаза. У меня от одного ее вида мурашки побежали по коже.
Раньше если кто-то собирался покинуть лагерь летом, то должен был подняться сюда и пройти испытание. Нынешним летом от этого правила отказались. Обитатели лагеря то и дело отправлялись в боевые экспедиции. Если мы хотели остановить Кроноса, выбора у нас не было.
И все же я прекрасно помнил необычный зеленоватый туман — дух оракула, — который обитал в этой мумии. Сейчас она казалась безжизненной, но, каждый раз изрекая пророчество, она двигалась. Иногда туман извергался из ее рта, приобретая странные формы. Один раз мумия даже покинула чердак и совершила нечто вроде прогулки зомби по роще, чтобы передать послание. Я не очень понимал, что она сделает при изречении великого пророчества. И не удивился бы, начни она с чечетки или с чего-нибудь в этом роде.
Но она сидела там как мертвая, впрочем, она и была мертвая.
— Я этого никогда не пойму, — прошептал я.
— Чего? — спросила Аннабет.
— Как чего? Ведь это же мумия.
— Перси, она не всегда была мумией. Тысячи лет дух оракула жил в прекрасной девушке. Этот дух передавался из поколения в поколение. Хирон мне говорил, что она пятьдесят лет назад была такой же. — Аннабет показала на мумию. — Но она была последней.
— А что случилось?
Аннабет хотела было что-то сказать, но потом передумала.
— Давай-ка сделаем то, что должны, и уберемся отсюда.
— Ну и как мы. — Я с опаской посмотрел на высохшего оракула.
Аннабет приблизилась к мумии и вытянула перед собой ладони.
— О оракул, время пришло! Я прошу тебя изречь великое пророчество.
Я напрягся, но мумия не шелохнулась. Аннабет приблизилась и отстегнула одно из ожерелий на мумии. Я никогда не обращал особого внимания на ювелирные штучки этой высохшей старухи. Я думал, это что-то вроде бус братской любви, какие носят хиппи, или что-то типа того. Но когда Аннабет повернулась ко мне, то в руках у нее была кожаная сумочка — вроде мешочка с лечебными травами американских индейцев — на шнурке, украшенном перьями. Она открыла сумочку и вытащила оттуда маленький пергаментный свиток, не толще ее мизинца.
— Ну и дела! — поразился я. — Неужели ты хочешь сказать, что я столько лет спрашивал у вас про это дурацкое пророчество, а оно было здесь — висело у нее на шее?
— Время было неподходящее, — ответила Аннабет. — Поверь мне, Перси, я прочла это, когда мне было десять, и меня до сих пор преследуют кошмары.
— Отлично, — вздохнул я. — Теперь я могу его прочесть?
— Внизу. На военном совете. Но не перед… ну, ты понимаешь.
Я заглянул в остекленевшие глаза оракула и решил не спорить. Мы направились вниз к остальным. Тогда я этого не знал, но больше на чердаке мне не суждено было появиться никогда.
Вокруг стола для настольного тенниса собрались старосты домиков. Не спрашивайте меня почему, но рекреационный зал стал неофициальным местом заседаний военного совета. Но когда Аннабет, Хирон и я вошли туда, впечатление было такое, будто там происходит соревнование по типу кто кого перекричит.
Кларисса по-прежнему щеголяла в полном боевом оснащении. К спине у нее было пристегнуто ее электрическое копье. (Вообще-то это ее второе копье, коим она вооружилась после того, как я сломал первое. Она называла это копье «Парализатор». Но если она не слышала, все называли его «Паралитик».) Кларисса прижимала к боку шлем в форме кабаньей головы, а на поясе у нее висел нож.
Она так вошла в раж, вопя на Майкла Ю, нового старосту домика Аполлона, что никого не видела и не слышала. Вид у того был довольно нелепый. Кларисса — девица рослая и возвышалась над ним как гора, поскольку Майкл ростом не выше метра, ну плюс еще с полметра амбиций. Майкл возглавил домик Аполлона после того, как прошлым летом в бою погиб Ли Флетчер. Он напоминал мне хорька с длинным носом и торчащими зубами. Может, такое впечатление возникало оттого, что он постоянно щурился, прицеливаясь из лука.
— Это наши трофеи! — кричал он, вставая на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза Клариссе. — Если тебе это не нравится, можешь поцеловать мой колчан!
Народ за столом старался сдержать смех — братья Стоулл, Поллукс из домика Диониса, Кати Гарднер от Деметры. Даже Джейк Мейсон, спешно назначенный новый староста домика Гефеста, выдавил натянутую улыбку. Только Силена Боргард не обращала внимания на происходящее. Она сидела рядом с Клариссой и смотрела пустым взглядом на теннисную сетку, натянутую поперек стола. Глаза у нее покраснели и распухли. Перед ней стояла нетронутая чашка с горячим шоколадом. Мне показалось несправедливым, что она вынуждена присутствовать здесь. Я ушам своим не мог поверить — Кларисса и Майкл, стоя рядом с Силеной, спорят о таких глупостях, как трофеи, когда она только что потеряла Бекендорфа.
— Прекратите! — закричал я. — Чем это вы тут занимаетесь?
Кларисса хмуро посмотрела на меня.
— Скажи Майклу, чтобы он не был таким глупым эгоистом!
— Уж чья бы корова мычала! — отозвался Майкл.
— Я здесь только для того, чтобы поддержать Силену! — прокричала Кларисса. — Если бы не она, я сидела бы у себя в домике.
— В чем проблема? — спросил я.
— Кларисса отказалась разговаривать с кем-либо из нас, пока не будет разрешен ее… гм… вопрос. Она три дня молчала.
— Это было замечательно… — задумчиво вставил Тревис Стоулл.
Кларисса повернулась к Хирону.
— Ты здесь главный? Мой домик получит то, что мы хотим?
Хирон переступил с копыта на копыто.
— Моя дорогая, я уже объяснял, что Майкл прав. У домика Аполлона более обоснованные претензии. И потом у нас сейчас на повестке дня куда как более насущные проблемы…
— Ну конечно, — отрезала Кларисса. — Всегда находятся проблемы более насущные, чем потребности Ареса. А мы только должны идти и сражаться, когда это требуется, и ни на что не жаловаться.
— Как это было бы мило… — пробормотал Коннор Стоулл.
Кларисса схватилась за нож.
— Может быть, мне стоит обратиться к мистеру Д…
— Как вам известно, — прервал ее Хирон (говорил он теперь слегка раздраженным тоном), — наш директор Дионис занят войной. Его нельзя беспокоить такими вещами.
— Понятно, — сказала Кларисса. — А старосты? Кто-нибудь из вас поддержит меня?
Теперь уже никто не улыбался. Все избегали встречаться с Клариссой взглядом.
— Отлично! — Кларисса повернулась к Силене. — Извини. Я не хотела ввязываться в это, когда у тебя такая утрата… приношу свои извинения. Но только тебе. И больше никому!
Силена, казалось, не слышала ее слов.
Кларисса швырнула нож на теннисный стол.
— Вам всем придется вести эту войну без Ареса. Пока я не получу удовлетворения, никто из моего домика и пальцем не пошевелит. Желаю вам приятной смерти!
Члены совета были слишком ошарашены и ничего не ответили Клариссе, которая вихрем вылетела из помещения.
Наконец Майкл Ю проговорил:
— Ну и слава богам.
— Ты шутишь?! — взвилась Кати Гарднер. — Это же настоящий кошмар для нас!
— Да она это так… пустая болтовня, — сказал Тревис. — Разве нет?
— Ее обидели. — Хирон вздохнул. — В конечном счете она успокоится.
Голос его, однако, звучал не очень убедительно.
Я хотел спросить, с какого это рожна Кларисса так взбесилась, но когда я посмотрел на Аннабет, она одними губами сказала: «Я тебе объясню попозже».
— Ну а теперь, члены совета, прошу вас. Перси принес кое-что, о чем, я думаю, вы должны узнать. Перси — великое пророчество.
Аннабет протянула мне пергамент. Он был сухой и ветхий на ощупь. Я принялся неумело развязывать шнурок, потом развернул свиток, стараясь не порвать его, и начал читать:
— Эй, Перси, — прервала меня Аннабет. — Там написано богов, а не быков!
— Да-да, — пробормотал я.
У полубогов есть эта слабость — они не умеют толком читать, и иногда меня это здорово достает. Чем больше я нервничаю, тем хуже читаю.
Полукровка старейших богов на свете —
Он доживет до шестнадцатилетья…
Я запнулся, глядя на следующие строки. Пальцы у меня похолодели, словно я держал лед, а не пергамент.
Мир погрузится в сон, будто пьяный,
Душу героя возьмет клинок окаянный.
Я вдруг почувствовал, что Анаклузмос в моем кармане словно бы потяжелел. Окаянный клинок? Хирон как-то говорил мне, что Анаклузмос многих людей поверг в скорбь. Возможно ли, чтобы собственный меч меня же и убил? И как это мир погрузится в беспробудный сон, если только этот сон не есть смерть?
— Перси, — вывел меня из раздумий Хирон. — Дочитай до конца.
У меня рот был словно набит песком, но я дочитал две последние строки.
И ждет его конец, когда он сделает выбор,
Спасая Олимп или обруб…
— Обрекая, — мягко поправила меня Аннабет. — Обрекать — значит предназначать для какой-либо участи.
— Знаю я, что такое «обрекать», — проворчал я.
Спасая Олимп или обрекая на гибель.
Источник
