Александр Пушкин — Храни меня мой талисман: Стих
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, —
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
Анализ стихотворения «Храни меня мой, талисман» Пушкина
Стихотворение «Храни меня, мой талисман» написано Пушкиным одним из первых после переезда из Одессы в с. Михайловское. Оно посвящено драгоценному перстню, который был подарен поэту Е. Воронцовой. Известно еще два стихотворения, в которых упоминается об этом подарке: «Талисман» и «Сожженное письмо». У Пушкина был бурный роман с Е. Воронцовой. Считается, что именно обманутый муж (новороссийский генерал-губернатор) настоял на переводе поэта в центральную Россию. Пушкин очень дорожил перстнем и не расставался с ним до самой смерти.
В Одессе любовники не скрывали своих отношений, но после громкого скандала и отъезда Пушкина они уничтожали свою любовную переписку. Талисман оставался единственным напоминанием о Воронцовой для поэта. В стихотворении он никак не намекает на имя возлюбленной, но близкие друзья, безусловно, догадывались, о ком идет речь. Пушкин вспоминает, что получил подарок «во дни раскаянья, волненья». Возможно, женщина подарила поэту перстень сразу же после известия о предстоящей разлуке.
Пушкин не был прощен, наоборот, его перевод был свидетельством продолжающейся опалы. Южная ссылка показала, что поэт обладает непокорным нравом. Даже находясь под подозрением, он продолжал писать «непозволительные стихи», эпиграммы и даже умудрился завести роман с женой самого генерал-губернатора. Ссылка в Михайловское должна была изолировать Пушкина от дворянского общества, напомнить ему о всемогуществе царской власти. Поэт понимает, что опасность не миновала и может вновь его настигнуть («грозою грянут тучи»). Пушкин намекает и о своем планируемом бегстве за границу («в уединенье чуждых стран»).
Поэт обещает свято хранить подарок и никогда не расставаться с ним. Он считает, что талисман будет всегда оберегать его от бед и несчастий. Роман с Воронцовой Пушкин воспринимает как «сладостный обман», который исчез так же быстро, как и возник. Он понимает, что продолжение отношений практически невозможно, поэтому прощается с надеждами и желаниями. Талисман будет залогом его душевного спокойствия.
Позднее в стихотворении «Талисман» Пушкин подробнее описывает обстоятельства, при которых он был получен. Воронцова подарила его в знак сохранения верности, а не в целях защиты от неудач. Вероятно, в первые дни после расставания чувство любви Пушкина было более сильным, поэтому он приписывал перстню волшебные свойства. Постепенно это чувство угасало, и талисман стал просто напоминанием о дорогом, но уже прошедшем, романе.
Источник
Храни меня, мой талисман
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Путешествие во времени
Тайна сердоликового перстня
Если бы мне сказали, что история моей семьи связана с одной из самых известных пушкинских реликвий, я бы никогда не поверил, но Пушкин, как космос, и к каждому из нас от него тянутся незримые нити.
По линии отца я происхожу из старинной караимской семьи. Один из моих прадедов построил в Евпатории порт, типографию, другой основал в Феодосии городскую библиотеку… Но самая невероятная история связана с тайной пушкинского талисмана.
В 1823 году у находящегося в одесской ссылке Александра Пушкина вспыхивает бурный роман с женой генерал-губернатора Новороссийского края и наместника Бессарабской области графа Воронцова – Елизаветой. В незаурядной жизни поэта эта история по праву занимает исключительное место.
Как вспоминал Ф.Ф. Вигель: «Ей было уже за тридцать лет, а она имела всё право казаться самою молоденькою. С врождённым польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше её в том не успевал. Молода была она душой, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотою, но быстрый, нежный взгляд её миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка её уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи».
А вот что писал В.А. Соллогуб: «В ней соединялось два условия обворожительности: как полька по роду Браницких она всегда оставалась грациозною; как русская по роду Потёмкиных она всегда поражала сановитостью. Её ум, её тонкое образование, деятельность неутомимая и прелесть обхождения отсвечивались в ней врождённым чувством женской грации, не исчезнувшей даже в самых преклонных летах…»
В Одессе Елизавета Воронцова появилась несколько позже Пушкина – 6 сентября 1823 года. В ближайшие же после этого дни состоялось их знакомство. Но не более. 23 октября она родила сына Семёна, будущего наследника всех имений и титулов Воронцовых. Но уже 12 декабря она возвращается к светской жизни и даёт большой бал, 25 декабря – обед для множества приглашённых, 31 декабря – маскарад, 12 февраля – снова маскарад…
Как потом отметила Т.Г. Цявловская, на полях рукописи «Евгения Онегина» и других черновиков Пушкина один за другим появляются 32 профиля Елизаветы Ксаверьевны. Чувство Пушкина к Воронцовой, зародившееся зимой 1823–1824 гг., по мнению большинства исследователей и современников, не осталось безответным. Правда, ситуацию осложнило появление соперника – Александра Раевского, что породило разговоры о создании замысловатого «даже не треугольника, а четырёхугольника сложных отношений».
В частной переписке друзья упоминали о своей возлюбленной закодированным редким в те времена именем Татьяна. А затем оно всплывает в новом романе в стихах «Евгений Онегин», породив массу вопросов у читателей и исследователей творчества Пушкина столь необычным выбором имени своей героини.
В середине июня 1824 года семейство Воронцовых отправляется в Крым. Помимо чисто служебных обязанностей – Таврида входила в сферу деятельности – граф хотел лично присутствовать при закладке будущей жемчужины полуострова – Алупкинского дворца. Первоначально предполагалось, что Пушкин будет в числе гостей генерал-губернатора. Об этом Александр даже пишет князю Вяземскому и приглашает его встретиться в Крыму. Но в силу целого ряда причин отношение Воронцова к ссыльному поэту стало меняться в худшую сторону, и столь желанного приглашения он не получил.
 |
| Сима Бобович |
В Тавриде генерал-губернатору и его супруге представляют одного из самых богатых и уважаемых людей Крыма крупнейшего землевладельца, гахама караимской общины, моего прапрапрадеда Симу Бобовича.
Никто из исследователей и современников не запечатлел момент подарка Симой Бобовичем супруге графа Елизавете Ксаверьевне двух перстней, одному из которых и предстояло войти в историю нашего Отечества. Уже в наши дни, работая в Крымском государственном архиве с документами караимского фонда, я обнаружил письмо на имя государя императора, в котором Сима Бобович сообщал о переданном им через племянника платье для государыни императрицы, украшенном золотой вышивкой и драгоценностями. В другом письме сообщалось об аналогичном платье для одной из дочерей императора. Обнаруженные письма навели меня на неожиданную мысль. Сима Бобович понял допущенную некогда оплошность, когда, желая сделать приятное генерал-губернатору, подарил два перстня его супруге, наивно полагая, что один из них она передаст супругу. Осознав, что перстень так и не попал по назначению, все последующие подарки женщинам, даже самым знатным, он уже делал не напрямую, а непосредственно через их мужей.
Из Крыма Воронцовы вновь возвращаются в Одессу, и вот тут роман ссыльного поэта и светской дамы разгорается чрезвычайно бурно. Кульминацией было любовное свидание 28 мая в уединённом гроте, близ дачи Рено.
В 1824 году он писал:
«Есть у моря под ветхой скалой / Уединённая пещера / Она полна прохладной темнотой…»
В том же году: «Приют любви, он вечно полн / Прохлады сумрачной и влажной. / Там никогда стеснённых волн / Не умолкает гул протяжный».
В 1825 году: «В пещере тайной, в день гоненья, / Читал я сладостный Коран, / Внезапно ангел утешенья, /Взлетев, принёс мне талисман. / Его таинственная сила/…/ Слова святые начертила / На нём безвестная рука».
Выгравированная на перстне надпись древнееврейскими буквами льстила Пушкину и будоражила его воображение, словно бы она служила связующей нитью с самим создателем.
Два ювелирных предмета, первоначально точные копии друг друга, обретя своих владельцев, стали частью одного целого. Отличало их лишь то, что Пушкин выгравировал на перстне свои инициалы, а Воронцова свои, превратив их в своего рода печати, которыми они впредь скрепляли письма.
Необычный антураж подарка. Необычные и таинственные обстоятельства его вручения создают в сознании поэта неизъяснимый ореол вокруг этого перстня. И надо быть Пушкиным, чтобы увидеть в ювелирном украшении талисман!
«Храни меня, мой талисман, / Храни меня во дни гоненья, / Во дни раскаянья; волненья: / Ты в день печали был мне дан…»
Спустя два года он вновь возвращается к этой теме:
«Там, где море вечно плещет / На пустынные скалы, / Где луна теплее блещет / В сладкий час вечерней мглы, / Где, в гаремах, наслаждаясь, / Дни проводит мусульман, / Там волшебница, ласкаясь, / Мне вручила талисман.
И ласкаясь, говорила: / «Сохрани мой талисман: / В нём таинственная сила! / Он тебе любовью дан. / От недуга, от могилы, / В бурю, в грозный ураган, / Головы твоей, мой милый, / Не спасёт мой талисман. / И богатствами Востока / Он тебя не одарит, / И поклонников пророка / Он тебе не покорит; / И тебя на лоно друга, / От печальных чуждых стран, / В край родной на север с юга / Не умчит мой талисман…
Но когда коварны очи / Очаруют вдруг тебя, / Иль уста во мраке ночи / Поцелуют не любя – / Милый друг! От преступленья, / От сердечных новых ран, / От измены, от забвенья / Сохранит мой талисман!» 1827 г.
 |
| Перстень для Е. Воронцовой |
С перстнем-талисманом Пушкин не разлучался никогда. После кончины поэта перстень взял на память Жуковский и тоже никогда не разлучался с кольцом. Когда в 1838 году он был в Англии одновременно с Воронцовыми, Елизавета Ксаверьевна тотчас узнала свой подарок на руке Жуковского. В своём дневнике Жуковский записал следующее: «Сегодня племянник Воронцовой Гербер Пемброк пел Талисман, вывезенный сюда и на английские буквы переложенный… Он не знал, что поёт про волшебницу тетку».
После смерти Жуковского талисман перешёл к его сыну Павлу Васильевичу, который в 1875 году подарил его Ивану Сергеевичу Тургеневу. Сохранилась запись рассказа Тургенева о талисмане: «У меня тоже есть подлинная драгоценность – это перстень Пушкина, подаренный ему кн. Воронцовой и вызвавший с его стороны ответ в виде великолепных строф известного всем «Талисмана». Я очень горжусь обладанием пушкинским перстнем и придаю ему так же, как и Пушкин, большое значение. После моей смерти я бы желал, чтобы этот перстень был передан графу Льву Николаевичу Толстому, как высшему представителю русской современной литературы, с тем, чтобы, когда настанет и его час, гр. Толстой передал бы мой перстень, по своему выбору, достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями». Увы! Наследница Тургенева Полина Виардо, опять-таки из лучших побуждений, но нарушила волю Тургенева, и в год 50-летия гибели Пушкина передала перстень в дар Пушкинскому музею Александровского лицея. Оттуда перстень был украден и след его пропал.
О первоначальном дарителе заговорили лишь после того, как была переведена древнееврейская надпись. Как и следовало ожидать, она была чрезвычайно прозаична: «Симха, сын честного господина Иосифа, старца, да будет благословенная его память». После этого в различных изданиях стали то намёком, то в открытую писать о том, что подарок Воронцовой сделан Симой Бобовичем. О самом же Бобовиче не сообщалось почти ничего.
По своему положению Сима Бобович был одним из знатнейших и богатейших людей Крыма. С годами он стал чрезвычайно близок с Воронцовым и, надо сказать, что в Крыму на фоне всех правителей, бывших до и после Воронцова, о нём у караимов, крымских татар сохранилось самое лучшее впечатление, как о правителе края. Увы, влюблённый в его жену Пушкин был не объективен к графу в своих оценках.
Сам же Сима Бобович сделал чрезвычайно много и для Крыма, и прежде всего для своего народа – караимов. Неоднократно принимая у себя дома самого императора, Сима Бобович добился для караимов столь многочисленных льгот и привилегий, что это позволило столь маленькому народу, численность которого в те годы составляла несколько тысяч, стать представителями едва ли не самого зажиточного класса. Самое главное – ему удалось официально идентифицировать караимов как самостоятельный этнос и дистанцировать их от евреев и крымчаков.
29 января 1837 года, вечером, в день смерти Пушкина, Василий Андреевич Жуковский обратился к императору с просьбой «О милостях семье Пушкина». На следующий день он получил ответ:
1. Заплатить долги.
2. Заложенное имение отца очистить от долгов.
3. Вдове пенсион, а дочерям – до замужества.
4. Сыновей в пажи, и по 1500 рублей на воспитание каждого до вступления на службу.
5. Сочинение издать на казённый счёт в пользу вдовы и детей.
6. Выделить единовременно 10 000 рублей.
Издание семитомника произведений Пушкина было осуществлено на казённые деньги, а вот продажа осуществляется по подписке. В Таврической губернии откликнулось только 19 человек. Оно и понятно, 50 рублей за книги – цена в 1837 году, ох, как не малая. Кто же входил в число подписчиков:
Вице-адмирал К.Ю. Патиниоти. Известно, что его младший брат контр-адмирал Н.Ю. Патиниоти в августе 1820 года встречал в Керчи Раевских и Пушкина.
Генерал-майор Ф.Д. Ревелиоти, командир греческого Балаклавского батальона. По его землям Пушкин ехал в Георгиевский монастырь.
Ф.К. Мюльгаузен – врач, предположительно лечивший в Симферополе Пушкина.
П.В. Гаевский – управляющий феодосийской таможней, жена которого угощала Раевского и Пушкина завтраком, когда они были у неё в гостях по дороге на Кавказ.
Х.Х. Стевен – прославленный ботаник.
Н.И. Перовский – феодосийский градоначальник.
А.Ф. Арендт – брат петербургского доктора Аренда, который пытался спасти Пушкина после роковой дуэли.
П.И. Ланг – его воспоминания о встрече с Пушкиным опубликованы.
С.М. Мейер; З.А. Цейер; Султан Крымгиреев; Мемет-Мурза; Селамет-Гасан; Мемет-Бей Булгаков; Адель-Бей Балатуков; Сима Бобович.
Убеждён, что этот шаг не случаен. Практически каждый из приведённых в данном перечне подписчиков так или иначе был связан с поэтом. По-видимому, осознавал эту связь и мой пращур.
Я хорошо помню свою бабушку Анну (Эстер) Вениаминовну Полякову (Туршу). С упоением слушал её рассказы об учёбе на Бестужевских курсах в Санкт-Петербурге, о её встречах с писателями Леонидом Андреевым, которого она боготворила, и презрительно об Александре Куприне. Фи, пьяница! О дружбе с великой актрисой Верой Комиссаржевской, когда Эстер чуть не стала актрисой в её труппе, и только приезд старшего брата предотвратил это «грехопадение», иначе она могла бы стать первой актрисой из числа коренного населения Крыма.
О пушкинском талисмане речь не заходила никогда, как никогда она не упоминала ни о своём дедушке по отцу – городском голове Евпатории Соломоне Туршу, ни о дедушке по матери городском голове Феодосии – Анании Крым. Когда я спрашивал о прошлом она, как бы в шутку повторяла: «Ми бедни». Уже сейчас я стал понимать, что она боялась своего прошлого, а я не настаивал – «ленивы мы и не любопытны».
Заканчивая эту историю, я думаю о том великом счастье любви, которое позволило маленькому изделию восточных мастеров стать в руках ПОЭТА священным талисманом, озарившим жизнь стольких великих людей моей Родины. И вслед за поэтом мне хочется повторять: «Храни меня, мой талисман». И хочется верить, что перстень пропал не навсегда.
Владимир Поляков,
доктор исторических наук, Симферополь
Источник
