Марина абрамович знак зодиака

Экстремальное искусство марины абрамович. Что принесет счастье каждому знаку зодиака в 2020 году

Популярные материалы

Today’s:

Экстремальное искусство марины абрамович. Что принесет счастье каждому знаку зодиака в 2020 году

Идея эксперимента была проста и элегантна: в течение шести часов позволить людям обрести полную власть над телом другого человека. Перформанс состоялся в выставочном центре в Неаполе.

Марина Абрамович встала перед длинным столом , на котором были сложены 72 различных предмета. Одни могли доставить удовольствие , другие — причинить боль и даже убить. Перед художницей лежали перья , спички , нож , гвозди , цепи , ложка , вино , мед , сахар , мыло , кусок торта , соль , коробка с лезвиями , металлическая труба , скальпель , спирт и многое другое.

Перед собой Марина Абрамович поставила табличку с инструкцией:

В течение этого времени я беру на себя полную ответственность.

Продолжительность: 6 часов ( 20:00 — 2:00)».

Поначалу зрители были аккуратны и нежны: они целовали ее , дарили цветы , но , не получая отпора и возражений , постепенно заходили все дальше и дальше. Присутствующий на перформансе искусствовед Томас МакЭвили писал: «Все началось невинно. Кто-то повернул ее , другой потянул за руку , кто-то дотронулся уже более интимно. Страсти неаполитанской ночи начали накаляться. К третьему часу вся ее одежда была изрезана лезвиями , а к четвертому лезвия добрались и до ее кожи. Кто-то надрезал ее горло и пил кровь. С ней проделывали и другие вещи сексуального характера. Она была так вовлечена в процесс , что не возразила бы , если бы зрители захотели изнасиловать или убить ее. Столкнувшись с ее безволием , нашлись люди , которые встали на ее защиту. Когда один из мужчин приставил к виску Марины заряженный пистолет , положив на курок ее собственный палец , между зрителями разразилась драка».

« Сначала зрители очень хотели со мной поиграть, — вспоминает Абрамович. — Потом они становились все более агрессивными , это были шесть часов настоящего ужаса. Они отрезали мне волосы , втыкали в тело шипы роз , резали кожу на шее , а потом наклеили пластырь на рану. После шести часов перформанса я со слезами на глазах , голая пошла навстречу зрителям , отчего они в буквальном смысле выбежали из комнаты , так как поняли , что я „ожила“ — перестала быть их игрушкой и начала управлять своим телом. Я помню , что , придя в отель в этот вечер и посмотрев на себя в зеркало , я обнаружила у себя прядь седых волос».

« Я хотела показать одну вещь: это просто удивительно , насколько быстро человек может вернуться в дикое пещерное состояние , если ему это позволить. Полученный мной опыт говорит о том , что если оставлять решение за публикой , тебя могут убить», — говорит художница.

Экстремальное искусство, что это. 15 минут славы

Так почему некоторые люди готовы рисковать жизнью ради потрясающих селфи?

Возможно, это объясняется показной храбростью, полагает Ли Томпсон, сфотографировавший себя на вершине знаменитой статуи Христа-Искупителя в Рио-де-Жанейро. Его селфи, сделанное в июне 2014 года, широко разошлось по соцсетям.

Image caption Ли Томпсон утверждает, что его селфи на статуе Христу было сделано с облюдением мер предосторожности

«Люди видят подобные фотографии, видят, как быстро они распространяются по миру, и думают, что могут прославиться на 15 минут», — рассказал он в интервью Би-би-си.

Профессиональный фотограф, Томпсон не скрывает, что фотография была сделана специально для его туристической компании Flash Pack. Для подъема на статую он получил специальное разрешение.

«Я не то чтобы делал селфи регулярно. То фото было сделано исключительно ради рекламы моего бизнеса. Я знал, что мне нужен этот кадр, потому что люди без ума от селфи», — рассказал он.

Он согласен с тем, что тенденция к съемкам все более опасных селфи «становится просто неконтролируемой».

«Подходите к съемке творчески, но не рискуйте собой», — предупреждает он.

Согласно исследованию, проведенному специалистами университета штата Огайо, фотографии, публикуемые пользователями соцсетей, могут много рассказать о своих владельцах.

Исследователи провели анализ привычек и поведения в соцсетях сотен людей. В итоге выяснилось, что люди, публикующие селфи в больших количествах, более других подвержены нарциссизму и психопатии.

Руководитель исследования Джесси Фокс говорит, что люди готовы идти на риск ради многочисленных лайков и комментариев.

«Лайки дают возможность оценить уровень популярности. Сейчас уже недостаточно просто разместить свое фото, потому что так делают все. Чем экстремальнее фото, тем больше у тебя шансов выделиться и получить лайки и комментарии», — объясняет Фокс.

Экстремальное искусство: фотограф Александр Дешаме / В поисках вдохновения / Le photographe de l’extreme: Alexandre Deschaumes (2012) DVB

Страна : Франция
Жанр: фильм-портрет, искусство фотографии
Продолжительность: 00:52:59
Перевод: Субтитры (перевод Eclair Group)
Русские субтитры: есть
Режиссер: Матье Ле Лэ / Mathieu Le Lay
Описание :
Фильм рассказывает о творчестве молодого талантливого французского фотографа Александра Дешаме / Alexandre Deschaumes. В его руках фотоаппарат превращается в волшебное устройство, способное передать на фото магическую красоту природы. Александр Дешаме — фотограф-самоучка. На протяжении вот уже 10 лет он неустанно работает и оттачивает свое мастерство в пейзажной фотографии. В своих работах фотохудожник стремится воссоздать сказочную атмосферу тех удивительных мест, в которых ему удалось побывать.
Еще 10 лет назад Александр работал на почте и думал только о том, как бы дожить до следующей зарплаты. Стремление к творчеству и художественному искусству фотограф проявлял с раннего детства, но возможности заниматься любимым делом у него не было. Желание творить и отражать красоту мира в фотографии позволило ему собраться с силами и вложить все накопленные средства в свой первый фотоаппарат. С этого всё началось.
Александр Дешаме проживает в живописном уголке на востоке Франции. Всю жизнь, будучи окруженным фантастическими горными пейзажами, фотограф видит в них свое вдохновение. Серьезно увлекшись фотографией, Александр начал свой путь поиска все новых и новых образов для творчества. За свою десятилетнюю карьеру он уже побывал в Исландии, Патагонии и США, где снял тысячи поразительных пейзажей.
Доп. информация: Запись со спутника (телеканал TV5MONDE).
Награды: приз Jean Bovon лучшему фотографу Festival du Film des Diablerets (Suisse) 2012; приз «Молодежный взгляд в будущее» — Festival International de Menigoute 2012.

Видео выставка Марины Абрамович «В Присутствии Художника»

Источник

«Стыд за себя, за свою семью, за полное отсутствие любви в доме — это чувство сжигало, словно ад». Марина Абрамович — о своем детстве

Мастер мучительного перформанса Марина Абрамович как-то сказала: «У меня есть теория: чем хуже у тебя детство, тем лучше твое искусство». В издательстве АСТ вышла на русском языке ее автобиография «Пройти сквозь стены», которую можно рассматривать как подтверждение этой теории — детство художницы напоминает совместный фильм Кустурицы и Альмодовара. Публикуем фрагмент о том, как Абрамович страдала от боли и желаний, играла в русскую рулетку, падала со сцены и стремилась сломать себе нос. В эти годы ненавидевшие друг друга родители-партизаны спали в одной постели каждый со своим пистолетом под подушкой, а остальные родственники пытались скрыть от бабушки факт войны и вспоминали двоюродного деда, отравленного алмазной крошкой.

Месячные у меня начались, когда мне было двенадцать, и длились десять дней — было столько крови. Кровь текла и текла — красная жидкость, выливающаяся из моего тела без остановки. Я была этим так напугана при всех моих детских воспоминаниях о неконтролируемых кровотечениях и лежанием в больнице. Я думала, я умираю.

Что такое менструация мне объяснила наша горничная Мара, а не моя мать. Мара была доброй округлой женщиной с большой грудью и пухлыми губами.

Когда она так тепло обняла меня, чтобы рассказать, что происходило с моим телом, я вдруг странным образом очень сильно захотела поцеловать ее в губы. Поцелуя не случилось, случился конфуз — желание не было взаимным.

Но мое тело вдруг наполнилось противоречивыми ощущениями. Тогда же я начала мастурбировать, часто и всегда с глубоким ощущением стыда.

С половой зрелостью ко мне пришли мои первые мигрени. Моя мать тоже от них страдала. Раз или два в неделю она приходила с работы рано и запиралась в своей комнате в темноте. Бабушка клала ей на голову что-то холодное — замороженный кусок мяса, картошку или огурец — и всем было запрещено производить какой-либо звук в квартире. Даница, конечно, никогда не жаловалась — такова была ее спартанская решимость.

Я не могла проверить, насколько болезненными были мои мигрени, мать никогда не рассказывала про свои и никогда не проявляла сочувствия ко мне и моим. Приступы длились целые сутки. Я лежала в постели в агонии, изредка выбегая в ванную, чтобы выблевать и опорожнить кишечник одновременно. От этого боль только усиливалась. Я приучала себя лежать неподвижно в определенной позе — рука на лбу, ноги полностью вытянуты, голова наклонена определенным образом. Казалось, это немного облегчало агонию. Так я начала учиться принимать и преодолевать боль и страх.

Примерно в то же время в шкафу под простынями я обнаружила документы о разводе родителей. Но еще три года они продолжали жить вместе, в аду, продолжая спать в одной спальне с пистолетами у изголовья.

Ужаснее всего было, когда отец возвращался домой посреди ночи, мать приходила в бешенство, и они начинали лупить друг друга. Потом она прибегала в мою спальню, выволакивала меня из постели и держала перед собой как щит, чтобы он прекратил ее бить. Она никогда не выволакивала моего брата, всегда только меня.

Даже сейчас я не переношу, когда кто-то повышает голос со злости. Когда это происходит, я просто столбенею. Как будто от инъекции — я просто не могу пошевелиться. Это автоматическая реакция. Я могу разозлиться сама, но на то, чтобы начать кричать от злости, мне нужно время. Это требует огромных затрат энергии. Я иногда кричу в своих работах, это один из способов избавиться от своих демонов. Но это не то же самое, что кричать на кого-то.

Мой отец продолжал быть мне другом, а мать все больше становилась врагом. Когда мне было четырнадцать, она стала югославским послом ЮНЕСКО в Париже, и ей приходилось уезжать туда на месяцы. Когда она уехала в первый раз, отец принес в гостиную большие гвозди, взобрался на стремянку и забил их в потолок. Штукатурка была везде! На гвозди он повесил качели для нас с братом — мы были в восторге. Мы были на небесах — это была абсолютная свобода. Мать, вернувшись, взорвалась, увидев это. Качели сняли.

На мой четырнадцатый день рождения отец подарил мне пистолет. Это был красивый маленький пистолет с рукояткой цвета слоновой кости и серебряным стволом с гравировкой. «Это, чтобы носить в твоей сумочке», — объяснил он. Я так никогда и не поняла, шутил ли он или нет.

Он хотел, чтобы я научилась стрелять, поэтому я пошла с пистолетом в лес и пару раз выстрелила, потом случайно уронила его в глубокий снег. Найти его я уже не смогла.

Еще, когда мне было четырнадцать, отец взял меня с собой в стрип-клуб. Это было дико непозволительно, но я не задавала вопросов.

Я хотела иметь нейлоновые чулки, запретную вещь по понятиям моей матери — только проститутки носили чулки. Отец купил мне чулки. Мать выбросила их в окно. Я знала, что с его стороны это была взятка, чтобы я любила его и не рассказывала матери о его выходках, но мать и так знала обо всем.

Она запрещала нам с братом приводить домой друзей, потому что до смерти боялась микробов. Мы были такими стеснительными, другие дети дразнили нас. Однажды, однако, моя школа участвовала в программе обмена учениками с Хорватией. Я жила в семье хорватской девочки в Загребе — у нее была самая замечательная семья. Ее родители любили друг друга и своих детей, во время еды они вместе садились за стол, разговаривали и много смеялись. Потом девочка приехала в мою семью — я была в ужасе.

Мы не разговаривали. Мы не смеялись. Мы даже не собирались вместе. Мне было так стыдно за себя, за свою семью, за полное отсутствие любви в моем доме — это чувство стыда было сжигающим, словно ад.

В четырнадцать я позвала домой одного мальчика из школы, с которым дружила, сыграть в русскую рулетку. Дома никого не было. Мы сели в библиотеке за стол напротив друг друга. Я взяла из тумбочки папин пистолет, вынула все пули, кроме одной, прокрутила барабан и передала револьвер другу. Он приставил дуло к виску и нажал на курок. Мы услышали лишь щелчок. Он передал пистолет мне. Я прижала его к виску и нажала на курок. Снова лишь щелчок. Потом я направила пистолет на книжный шкаф и нажала на курок. Раздался сильный взрыв, пуля пролетела через всю комнату и воткнулась в корешок «Идиота» Достоевского. Через минуту я почувствовала холодный пот и тряслась не переставая.

Подростковый период моей жизни был несчастным и неловким до отчаяния. Я была самым гадким ребенком в школе, экстраординарно некрасивым. Я была худой и высокой, и дети звали меня Жирафой. Я была вынуждена сидеть за последней партой из-за своего роста, но ничего не могла увидеть оттуда и получала плохие оценки. В итоге стало понятно, что мне нужны очки. И речь не о нормальных очках. То были отвратительные очки из коммунистической страны, с толстыми стеклами и тяжелой оправой. Поэтому я пыталась их сломать — клала на стул и садилась на них. Или я клала очки на окно и «случайно» его захлопывала.

Мать никогда не покупала мне одежду, как у других детей. Одно время были популярны нижние юбки, и мне до смерти хотелось иметь такую, но она мне ее не купила. И не потому, что не было денег. Деньги были. У родителей было больше денег, чем у кого бы то ни было, потому что они были партизанами, коммунистами, красной буржуазией.

Чтобы создать впечатление, что на мне нижняя юбка, под низ я надевала шесть-семь обычных юбок. Но всегда что-то было не так—то какая-нибудь юбка торчала из-под другой, то юбки падали.

Еще были ортопедические туфли. Из-за плоскостопия я была вынуждена носить специальную обувь — не просто какие-то корректирующие туфли, а ужасные социалистические ботинки из тяжелой желтой кожи, закрывающие лодыжку. Уродства и тяжести этих ботинок было недостаточно для моей матери, и у сапожника она сделала еще две железные набойки на них, как у лошади — чтобы ботинки дольше служили. Когда я в них шла, они издавали такой звук — клип-клоп.

Боже, меня было слышно в этих ботинках «клип-клоп» везде. Мне даже пройти по улице в них было страшно. Если кто-то шел позади меня, я останавливалась у какой-нибудь двери, чтобы пропустить этого человека — так стыдно мне было. Мне особенно запомнился один первомайский парад, когда моей школе выпала честь маршировать перед самим Тито. Все должно было быть идеально — мы целый месяц оттачивали точность наших движений в школьном дворе. Утром 1 мая мы собрались перед началом парада, и почти сразу после его начала одна из металлических набоек на моих ботинках слетела, я уже не могла хорошо шагать. Меня тут же вывели из парадной колонны. Я рыдала от стыда и злости.

Итак, представьте, у меня были худые ноги, я носила ортопедические ботинки и отвратительные очки.

Мать стригла меня коротко, выше ушей, закалывая волосы невидимками, и одевала в тяжелые шерстяные платья. У меня было детское личико и невероятно большой нос. Нос был размером как у взрослого человека, а лицо — нет. Я чувствовала себя ужасно некрасивой.

Я постоянно спрашивала маму, можно ли подкорректировать мой нос, и каждый раз, когда я спрашивала ее об этом, она давала мне пощечину. И я придумала секретный план.

В то время Бриджит Бардо была суперзвездой, а для меня она была идеалом сексуальности и красоты. Мне казалось, что стоит мне сделать такой же нос, как у нее, и все будет хорошо. И я придумала план, который казался мне верхом совершенства. Я вырезала фото Бриджит Бардо, снятые со всех ракурсов — анфас, справа, слева, — на которых был виден ее красивый нос, и сложила их в карман.

У моих родителей была огромная деревянная супружеская кровать. Утром, когда отец по обыкновению играл в шахматы в городе, а мать пила кофе с друзьями, я была дома одна. Я пошла в их спальню и закружилась так быстро, как только могла.

Я хотела упасть на острый край кровати и сломать себе нос, чтобы меня отвезли в больницу. Фото Бриджит Бардо были у меня в кармане, и мне казалось, что врачам не составит труда сделать мне нос, как у нее, пока я буду в больнице. По моему мнению, это был идеальный план.

Итак, я закружилась, упала и ударилась о кровать, но не носом. Вместо этого я очень сильно порезала щеку. Я долго лежала на полу, истекая кровью. В итоге домой вернулась мать. Она просканировала ситуацию своим суровым взглядом, выбросила фотографии в унитаз и отвесила мне пощечину. Оглядываясь назад, я так счастлива, что не сломала нос, мое лицо с носом Бриджит Бардо было бы катастрофой. К тому же старела она не очень красиво.

Мои дни рождения всегда были грустными, а не счастливыми праздниками. Во-первых, я всегда получала не тот подарок, а потом моя семья никогда по-настоящему не собиралась вместе. Никогда не радовалась. Я помню, в свой шестнадцатый день рождения я так долго плакала, осознав впервые, что умру. Я чувствовала себя такой нелюбимой, брошенной всеми. Я снова и снова слушала «Концерт No 21 для фортепиано» Моцарта — мотив этой музыки заставлял мою душу кровоточить. И в какой-то момент я перерезала вены. Крови было так много — я думала, что умру. Выяснилось, что порез был глубоким, но не задел жизненно важных артерий. Бабушка отвезла меня в больницу, мне наложили четыре шва; матери она так никогда ничего и не сказала.

Я писала грустные стихи о смерти. Но в моей семье о смерти никогда не говорили, особенно в присутствии бабушки. Мы вообще не обсуждали ничего неприятного в ее присутствии.

Спустя годы, когда разразилась боснийская война, брат залез на крышу дома, где была квартира бабушки, и начал трясти телевизионную антенну, чтобы бабушка подумала, что с ее телевизором что-то не так и отдала его в ремонт. Поэтому (а еще потому, что она никогда не выходила из дома) она так никогда не узнала о войне.

Как-то, когда мы сидели с бабушкой за кухонным столом, она рассказала мне свою историю — мне кажется, со мной бабушка была более открытой, чем с кем-либо.

Мама бабушки была из богатой семьи, но влюбилась в прислугу. Это, конечно, было запрещено, и семья от нее отреклась. Прабабушка уехала жить со своим возлюбленным в его деревню, и они жили в нищете. Она родила ему семерых детей и, чтобы их прокормить, работала прачкой. Она даже стирала для семьи своих родителей. Те платили ей и иногда давали еду. Но в доме все равно не хватало еды. Бабушка говорит, что из-за гордыни прабабка всегда ставила на печку четыре горшка. Все это было для вида, на случай, если соседи зайдут в дом. В них она кипятила воду, потому что еды не было.

Бабушка была младшей и самой красивой в семье. Однажды, когда ей было пятнадцать, по дороге в школу она заметила мужчину, который шел с другим мужчиной и смотрел на нее. Когда она пришла домой, мать велела ей сварить кофе, потому что к ней пришли свататься. Так дела делались в то время.

Для семьи бабушки интерес того мужчины был благословением — у них ничего не было, а с замужеством дочери на один рот становилось меньше. И что еще лучше, жених был из городских и богатых, но также был и значительно старше ее — ей было пятнадцать, а ему тридцать пять. Она помнила тот день, когда готовила и несла ему кофе по-турецки, это был первый реальный шанс увидеть лицо ее будущего мужа. Но когда она принесла кофе, она постеснялась даже взглянуть на него. Он обсудил с родителями планы женитьбы и ушел.

Через три месяца ее отвезли из дома к месту, где должно было пройти венчание. В пятнадцать лет она вышла замуж и стала жить в доме того человека. Она была еще ребенком, девственницей. Никто никогда не говорил ей о сексе.

Она рассказала, что случилось в первую ночь, когда он попытался заняться с ней любовью. Она закричала «чертов убийца» и бросилась в комнату его матери — они жили все вместе — там она спряталась в ее постели со словами: «Он хочет убить меня! Он хочет убить меня!». Его мать обнимала ее всю ночь и говорила: «Нет, он не хочет убить тебя, это другое». Она потеряла девственность только три месяца спустя.

У мужа бабушки было два брата. Один служил священником в православной церкви, другой вел бизнес вместе с моим дедом. Они были купцами, импортировали специи, шелк и другие товары с Ближнего Востока. У них были магазины, дома, земельные участки, и они были очень богаты.

Брат дедушки, священник, в итоге стал Патриархом Югославской Православной Церкви, вторым по могуществу человеком в стране после короля. В начале 1930-х, когда Югославия была еще монархией, король Югославии Александр попросил Патриарха объединить Православную и Католическую церкви. Патриарх отказался.

Король пригласил Патриарха и двух его богатых братьев на обед. Они пришли, но изменить свое решение Патриарх отказывался. Тогда им подали еду, в которую была подмешана алмазная крошка. В течение месяца или трех Патриарх, мой дедушка и их брат умирали ужасной смертью от внутренних кровотечений. Так моя бабушка овдовела в очень раннем возрасте.

Как многие люди нашей культуры того времени, бабушка была очень суеверной. Она верила, что, если, выходя из дома, встретишь беременную или вдову, нужно обязательно оторвать от своей одежды пуговицу и выбросить ее, иначе будет несчастье. Но если птичка накакает на тебя, тебе несказанно повезет.

Если в школе шли экзамены, чтобы я их хорошо сдала, бабушка выливала на меня стакан воды, когда я выходила из дома. Иногда в середине зимы я могла идти в школу с полностью мокрой спиной!

Милица предсказывала судьбу по кофейной гуще или горсти белых фасолин, которые она выбрасывала определенным образом, а потом толковала абстрактный рисунок, сложившийся из них.

Эти приметы и ритуалы были для меня по-своему духовными. Они соединяли меня с моей внутренней жизнью и снами. Когда много лет спустя я приехала в Бразилию, чтобы изучать шаманизм, шаманы обращали внимание на схожие знаки. Если у тебя дергается левое плечо, это что-то означает. У каждой части тела свои знаки, позволяющие тебе понять, что происходит у тебя внутри на духовном уровне, но также и на физическом, и на ментальном.

В подростковом возрасте это лишь начинало пробуждаться во мне. А мое нескладное тело было для меня лишь источником смущения.

Я была президентом школьного шахматного клуба, я хорошо играла. Как-то школа победила в соревновании, и я была выбрана для получения награды на сцене. Мать не захотела купить мне новое платье для церемонии награждения, и я вышла на сцену в своих ортопедических ботинках и фальшивой нижней юбке. Официальные лица вручили мне награду — пять новых шахматных досок, и когда я спускалась со сцены, мой огромный ботинок за что-то зацепился, и я упала, доски разлетелись повсюду. Все смеялись. После этого меня не могли вытащить из дома несколько дней. В шахматы я больше не играла.

Глубокий стыд, максимальная осознанность. В молодости мне было сложно даже просто заговорить с другим человеком.

Теперь я могу выступать перед трехтысячной аудиторией без заметок, не имея представления о том, о чем буду говорить, даже без визуального сопровождения. Я могу смотреть на каждого и говорить в течение двух часов, легко.

Источник