Храни меня мой талисман романа балаяна

«Храни меня, мой талисман»

Подписывайтесь на наш канал «История кино», перепосты в соцсетях тоже приветствуются!

Герои этого фильма играют. Правда, они уже далеко не дети, и игры их тоже не детские.

Роман Балаян со свойственным ему артистизмом выстраивает действие вопреки расхожей дидактике столкновения абсолютно положительного и совершенно отрицательного персонажей.

. Болдино. Осень. Музейная тишь. Окуджава поет наполненные ностальгией песни-стихи. Михаил Козаков воодушевленно рассуждает о невозможности экранизации творчества гениев.

Французский турист, смешно коверкая слова, делает очередную фотографию пушкинской усадьбы.

Театр пантомимы ставит замысловатый спектакль под открытым небом. Конечно, о Пушкине.

Празднично наряженные крестьянки поют частушки. И тоже об Александре Сергеевиче.

Пушкинскими поэтическими мотивами, кажется, проникнута вся атмосфера фильма Романа Балаяна.

Главный герой — журналист Алексей приехал сюда с женой Таней собирать материал для книги. Его старый приятель Дмитрий — директор музея — посвятил Пушкину всю жизнь.

Даже проезжий молодец с холодным взором стальных глаз тоже интересуется Пушкиным. Впрочем, не столько им, сколько его убийцей Дантесом. Хотя, к чему лукавить, не Дантесом вовсе, а женой Алексея.

Замысел авторов не может не вызвать уважения: показать победу духовности над прагматизмом, чести над бесчестьем.

Прав ли Алексей, решившийся на жестокий розыгрыш близких ему людей, объявив, что убил на дуэли красавца Анатолия, посмевшего задеть его честь?

Что движет самим Анатолием, который, открыто издеваясь над словами и поступками Алексея, все же принимает старомодный вызов на дуэль?

Готовых ответов авторы не предлагают, приглашая нас задуматься над вечными проблемами бытия.

Только вот раздумьям этим порой мешают избыточная вычурность, изысканность изобразительного ряда и актерской пластики.

Параллели, намеки, парафразы. Порой это сделано вдохновенно, но чаще претенциозность и многозначительная усложненность делают эту «игру» излишне эстетской.

Источник

Трусливый слабак или благородный герой, как считаете? («Храни меня, мой талисман»)

Фильм Романа Балаяна нельзя считать удачным — и дело тут вовсе не в том, нравится он или нет, а в том, что режиссёр не сумел ясно воплотить свой замысел. Процитирую:

Я был поражён, когда на обсуждении «Талисмана» один критик, да ещё женщина, сказала: «Здесь герой празднует труса». Боже мой, мы показали мучения человека, который идёт не убивать, а умирать. Сомнения Алексея коснулись всех его представлений о себе. В нём вдруг как бы всё «село», пошатнулось. Не мог же он себя убить! Вот и вылетела эта дурацкая фраза: «Я вызываю вас на дуэль». То была игра с самим собой, и он бросил жребий. Критики, правда, решили, что он либо дурак, либо трус.

Я — как те критики: для меня герой и дурак, и трус.

Но давайте вспомним — как это было в фильме. Предупреждение: будут спойлеры , поэтому, если вы «Храни меня, мой талисман» не видели, то лучше сначала посмотреть .

Итак, Болдино, пушкинские места. Алексей Дмитриев (Олег Янковский), журналист, приезжает делать репортаж о праздновании в Болдино, о музее в целом. Приезжает вместе с женой Татьяной (Татьяна Друбич), которую любит и с которой, судя по всему, вступил в брак недавно. Пара влюбленно дурачится, нежные чувства, что называется, налицо, несмотря на разницу в возрасте.

Директор музея Дмитрий (Александр Збруев) — друг Алексея; у него супруги и останавливаются.

Всё действо происходит на фоне, так сказать, Пушкина — молодежный театр репетирует странную авангардистскую постановку по мотивам Пушкина, бабушки поют старинные песни и дикие частушки-новодел, тут и киносъемки, и журналисты, и важные гости — Козаков с Окуджавой, рассказывающие о своем восприятии поэта. Всё это снято в документальном стиле, но всего этого слишком много.

А вот во всем, что касается сюжетообразующей истории, — полное отсутствие необходимого.

Зритель не видит никаких сомнений Алексея по части всех его представлений о себе. Зритель видит идиотскую и надуманную ситуацию, в которой главный герой поддается на очень толстый троллинг (как бы сейчас это назвали) и совершает идиотские поступки.

Начинается всё невинно — к гуляющей чете Дмитриев подходит некий молодой человек по фамилии Климов (Александр Абдулов) и интересуется вопросом, касающимся Пушкина с Дантесом.

Перефразированно: мол, а с чего это Пушкин взбеленился, если и сам не чурался ухаживать за чужими женами? На что Дмитриев отвечает весьма пафосно. В наше время такие ответы высмеивают мемом «Вы не понимаете, это совсем другое».

Ну да, в представлении Алексея Пушкин — святой, а потому ему прощается всё. Знакомо, да?

О Климове тут надо сказать отдельно: в фильме он представлен непонятно кем. Кто такой, откуда взялся, зачем пристал к журналисту? Считается, что гражданину Климову, редиске, было невыносимо смотреть на влюбленную пару, а потому он решил им подгадить.

Однако маленькая заметочка в журнале «Советский Экран» (№14/1986) проясняет ситуацию. Там пишут, что Климов — болдинский метеоролог. То есть, местный. Местный циник, да, который не испытывает священного трепета и которому, судя по всему, пафосные граждане надоели хуже горькой редьки — и он таким способом развлекается: троллит высоколобых.

Правда, в этот раз шутка зашла слишком далеко.

Алексей и Дмитрий разговаривают у последнего в кабинете. Постоянно звонит телефон, деловые разговоры. Раздается очередной звонок, на том конце провода — молчание. Дмитрий с чего-то решает, что это Татьяна и передает трубку Алексею. Как только журналист «алёкает», собеседник пищащим искаженным голосом пропевает «рогоносец».

Растерянный журналист идет домой и застает там Климова с Татьяной. Нет, ничего ужасного он не видит — оба «застуканных» одеты, беспорядка в одежде нет, беспорядка в комнате и следов борьбы — тоже нет.

Однако Климов ведет себя глумливо, а у Татьяны такой вид, будто ей то ли стыдно, то ли она ужасно себя чувствует. Вообще впечатление создается, что женщина с Климовым в сговоре; более того — что в сговоре участвовал и Дмитрий, ибо ничем иным не объяснить тот факт, что директор музея в ответ на молчание в телефонной трубке решил передать трубу другу.

И что же наш герой? Он пытается выяснить — что тут происходит? Нет. Он бьет Климова? Тоже нет. Или, может, он убегает в лес страдать? Да нет же! Он вызывает нахала на дуэль.

Вот здесь, видимо, собака и порылась — именно тут зритель должен понять, что Алексей пошел умирать. Потому что накануне в разговоре с Климовым он сообщил, что Пушкин, хоть и участвовал в дуэлях, но никого не убил. Соответственно, мы должны осознать, что журналист наш равняет себя не менее, как с Пушкиным. Вжился в роль, так сказать.

Ну а гнусный Климов — это, конечно, Дантес. И неважно, что ничего не произошло, важно, что нехороший человек попытался нанести оскорбление. Теперь, значит, в нём все пошатнулось , как утверждает Балаян. Что всё — мы, правда, так и не узнаем.

Снова цитирую «Советский Экран», говорит Балаян:

Если человек любит искренне и проникновенно, он способен на многое во имя своего чувства. Он хочет наказать негодяя, ему дорога Честь.

Во имя чувства дать убить себя? И это негодяю будет наказание? Я один ничего не понимаю в этих хитросплетениях тонкочувствующей души интеллиХента Алексея? Или под наказанием имеется ввиду, что Климов потом сядет? Но при чем здесь любовь?

Далее еще интереснее. Мужчины идут на дуэль, журналист возвращается один. Жена, естественно, в ужасе. Она бежит к Дмитрию, у которого, между прочим, герой и взял ружье. Без разрешения.

Однако вскоре выясняется, что ситуация переросла в абсолютный фарс: выдав Климову ружьё, Алексей приготовился умирать, однако недооценил своего соперника.

И в самом деле — почему Дмитриев решил, что Климов будет стрелять? С чего бы вдруг? Заигрался в Пушкина?

А Климов стрелять не стал. Вернул ружье высокомерному снобу, тем самым сразу опустив его с небес на землю. И что теперь делать Алексею? Стрелять? Но как же Пушкин, и все речи о благородстве? Тем более, что условный Дантес стрелять-то отказался, и выходит, что журналист — не настоящий Пушкин, а вроде как сам Дантес (тем более — мы не знаем кем является Климов, а ну-ка он будущий гений?).

Отказаться стрелять? Смешно — зачем тогда весь этот сыр-бор воротил?

Был бы Алексей чуть менее высокомерным и высоколобым, не имел бы зашкаливающее ЧСВ (чувство собственной важности), глядишь — ситуацию и можно было разрулить на юморе. Или ещё как. Но не может он так, и мы прекрасно понимаем, что в любой ситуации выглядеть он будет абсолютным дураком.

Труса он спраздновал ранее, когда решил играть в дворянина, а теперь вот празднует День Дурака.

Целился-целился Алексей, тёр глаза, тёр, да и. упал в обморок. Соперник, естественно, обалдел от такого поворота. Попытался привести горе-дуэлянта в чувство, не смог и ушел, растворился в небытие — как и не было его.

«Шалость удалась» (с)

Журналист же, придя в себя, вернулся домой в подавленном состоянии и выпил снотворное. Не-не, это не то, что вы подумали — умирать он уже больше не хотел, он хотел не думать. Поспать — самое то.

Успел, правда, жене сообщить, что убил. А потом, когда всполошенная жена привела друга, то и другу сказал, что убил. Только друг сразу метнулся к оружию и. выяснил, что из ружья никто не стрелял.

И тоже обалдел. Ну, ладно, парень дурака свалял с дуэлью, но врать-то зачем? Не детский сад, чай.

И в третий раз я вернусь к журналу «Советский Экран». Заметка заканчивается дивно:

Поединок состоялся, хотя выстрелы не прозвучали. Состоялась важная нравственная дуэль, в которой победителями должны выйти честность, милосердие, вера в человека.

Да? Мы точно про один и тот же фильм?

Нравственная дуэль, действительно, состоялась. И не в пользу журналиста-пушкиноведа Алексея Дмитриева она закончилась. Простой парень, которому надоели снобы, положил на обе лопатки высокомерного интеллиХента, дурака и труса, который только языком молоть и умеет.

Я вернусь к началу обзора — там я назвал фильм неудачным. Конечно, нет. Конечно, фильм неудачен только для режиссёра, который не смог воплотить свой замысел, но неожиданно для себя самого жёстко посмеялся над словоблудами и позерами.

Сценарий Ибрагимбекова, по которому снят фильм, кстати, умнее фильма. Его можно прочитать в журнале «Искусство кино» — номер 4/86. Но Балаян решил, что от сценария можно взять только пару фрагментов, изменив всё остальное. И получилась совсем другая история.

Источник

Присутствие воздуха (Болдино как культурологический концепт в фильме Р. Балаяна «Храни меня, мой талисман»)

Патапенко С. Н. (Вологда), театровед, к.ф.н., доцент кафедры литературы Вологодского государственного педагогического университета / 2011

Фильм Р. Балаяна «Храни меня, мой талисман» был снят в 1986 году на киностудии им. А. П. Довженко и позиционировался как фильм к 150-летию со дня смерти А. С. Пушкина. Однако художественный результат не очень вписывался в строго определенные рамки произведения к дате. В нем явно просматривалось нежелание режиссера победно выставлять исторические оценки и бодро свидетельствовать о бессмертии пушкинского гения.

В конечном итоге он, безусловно, об этом свидетельствовал, но далеко не самыми прямыми ходами.

Критика картину окрестила «странной и желчной», сам режиссер сетовал на «слишком явное неприятие фильма» 1 . Среди взаимоисключающих отзывов и недоумевающих возгласов: «Ради чего потревожен Пушкина?» 2 в ряде статей о фильме было обращено внимание на желание режиссера смоделировать ситуацию, в определенной степени искусственную, изолированную от каждодневности. Отмечалось, что фильм «несет приметы лабораторного художественного эксперимента» 3 , что герои «как бы взяты готовыми для данного локального сюжета» и трудно «представить себе этих людей в иной обстановке» 4 . Более того, по сравнению с первоначальным вариантом сценария Р. Ибрагимбекова 5 , режиссер перенес действие из провинциального города в Болдино. Тем самым принципиальная смысловая значимость заповедного пушкинского пространства была определена для фильма изначально. Болдинское пространство стало структурообразующим элементом, объясняющим и приводящим к единому знаменателю целый ряд режиссерских мистификаций и запланированных зрительских смятений.

Фильм начинается с песни Б. Окуджавы «Былое нельзя воротить. », из которой четко исполняются только два куплета, причем с пропуском строфы между ними. В первом выражается сожаление о том, что «нельзя с Александром Сергеичем поужинать», а в другом — о том, что «кумиры нам снятся по-прежнему, и мы все холопами числим себя». Рождается смысловой оксюморон: лирический герой сожалеет о сожалении. С одной стороны, он скучает по Пушкину, тоскует о нем как о близком человеке, а с другой — упрекает себя в самом возникновении этих чувств, видя в них род зависимости и несвободы.

Такая оксюморонность пронизывает весь фильм. В нем живет глубокая, преданная любовь к Пушкину, основанная на понимании того, что его высокое место в национальной культурной иерархии оплачено гениальностью и трагизмом судьбы. Но ощутимо в фильме и желание проверить наши отношения с классиком на подлинность, серьезность и жизнеспособность.

В жанровых параметрах фильма пересекаются разные стилистические слои: мелодраматический посыл истории о любовном треугольнике обретает черты психологической драмы о столкновении чужеродных жизненных установок, детективный ход с убийством оборачивается немилосердным розыгрышем со стороны центрального персонажа, дуэльная история с ее мучительностью душевных мотивировок приобретает ироническую подсветку. Самым устойчивым жанровым показателем являются в фильме два кадра, выводящие сюжет за пределы реальности. Причем эти кадры создают равновесие между мистикой «положительной» и мистикой «отрицательной». В первом случае зеркало, как фотография, продолжает фиксировать поцелуй уже после того как влюбленные исчезли из поля отражения, а во втором — персонаж-злодей не уходит с места дуэли, а растворяется, как злой дух, в воздухе.

И все это — на фоне постоянных телевизионных съемок, радиорепортажей, интервью с узнаваемыми лицами, в роли которых, играя самих себя, выступают Б. Окуджава и М. Козаков. Кругом экскурсанты, местные мальчишки на велосипедах, француз, переживающий участие своего соотечественника в гибели русского поэта как личную драму, бабушки в фольклорных нарядах, распевающие частушки о всесилии пушкинского гения («Чтоб любовь была сильнее, надо Пушкина читать»). Здесь же — актеры-любители из театра пластического танца, в которых можно узнать и Пушкина, и Наталью Николаевну, и даже холеру, задержавшую поэта в этих местах.

Стоит прекрасная болдинская осень. Камера оператора В. Калюты постоянно фиксирует «пышное природы увяданье». Воспроизведенный на экране пейзаж, действительно, «очей очарованье»: белоствольный ритм березовой аллеи, «в багрец и золото одетые» деревья, утренняя туманность, умытая влагой осенних дождей природа.

В эту болдинскую осень «вмонтирована» супружеская пара. Журналист Алексей Дмитриев (О. Янковский), чей возраст приближается к пятидесяти, и его молодая жена Татьяна (Т. Друбич). Он приехал делать репортажи о болдинском празднике, она — с ним. Их друг Дмитрий, директор музея-заповедника (А. Збруев), отдает супругам в полное их распоряжение свою служебную квартиру, лишенную многих бытовых удобств, но имеющую все приметы жилища-гнезда интеллигентного человека: полки с книгами, пишущая машинка, абажур над круглым столом.

Первая встреча друзей в самом начале фильма, когда Дмитрий выбегает к приехавшим из своего кабинета, свидетельствует о давней, возможно, еще студенческой дружбе мужчин. О ласковой привязанности Татьяны к Дмитрию и его ответной расположенности к ней. Все трое понимают друг друга с полуслова, много шутят, устраивают спонтанные розыгрыши, наслаждаются общением. Дух лицейского братства витает над ними. И хотя Татьяна моложе мужчин и не может быть их соученицей, но она из их круга, с той же системой ценностей и мирочувстсвования.

Судя по всему, Алексей и Татьяна женаты недавно: их чувства еще свежи, наполнены, они все время касаются друг друга, быть вместе — для них единственно возможный способ существования. О. Янковский и Т. Друбич очень зримо эту взаимообусловленность друг другом передают. Благодаря их тонкой, проникновенной игре тема любви в фильме становится определяющей. А благодаря выбору на роль Татьяны именно Друбич, мотив спасительного женственного начала обретает важное смысловое звучание.

У Друбич красота не стандартная, не глянцевая. Мягкие черты лица, внимательный, глубокий взгляд — от всего ее облика исходит ощущение света и нежности. В этой роли она совсем не использует косметику, волосы разобраны на пробор и небрежно сколоты на затылке. К ее Тане тоже можно отнести поэтическую формулу: «чистейшей пре6лести чистейший образец». Молодая женщина заставляет не просто смотреть на себя, а вглядываться, любоваться. Она эмоциональна, шаловлива, предельно органична в разных ситуациях.

Особенно запоминается сцена, когда Таня, помогая мужу собирать материал для репортажа, держит микрофон во время записи пушкинского «Романса» о том, как «плод любви несчастной» молодая мать решила подбросить чужим людям. «Жалостное повествование» исполняет одна из болдинских женщин, немолодая, с натруженными руками, морщинистым лицом. В руках женщины кукла, сделанная из свернутых платков, которую исполнительница в поклоне кладет на пол беседки. Татьяна, как завороженная, послушно наклоняется за ней с микрофоном, потом в порыве благодарности бросается обнимать женщину. Растроганный муж обнимает обеих.

Показательно, что эта сцена не воспроизводится непосредственно, а возникает как ретроспекция. Алексей в наушниках, очках, которые до сих пор не надевал, сидит за столом и работает над материалом, что-то склеивает, делает пометы на магнитофонной пленке и оборачивается к устроившейся рядом в кресле Тане. Она уснула, держа в руках «Болдинские чтения», перед ее лицом работает телевизор. Залюбовавшись лицом жены, беззащитным во сне и умиротворенным, Алесей ладонью заслоняет ее мир от мелькающих телевизионных кадров, в воздухе повторяет очертания лица Татьяны. И вспоминает сцену записи «Романса».

В этом бессловесном эпизоде, пронизанном воспоминанием совсем недавнего, создателям фильма удается добиться у зрителей осязаемого ощущения энергетики любви, ее разлитости в воздухе.

Не случайно, когда некто Климов (А. Абдулов), завороженный Татьяной, наблюдает за супружеской парой, ему физически больно видеть их притяжение друг к другу, словно он попадает в поле с опасным для жизни электрическим зарядом. Актер передает почти мальчишескую, подростковую обиду за невозможность стать частью этого мира, болезненное любопытство к нему. Климов начинает туда вторгаться с вопросами о Дантесе, явно сочувствуя его влюбленности в Наталью Николаевну и оправдывая поведение молодого француза. Климов притворяется заинтересованным в объяснениях Алексея, для которого нравственная правота поведения Пушкина в дуэльной истории неоспорима, как неоспорима невозможность для поэта стать победителем в поединке со смертельным исходом. Алексей ссылается на мнение А. Ахматовой, утверждавшей, что нельзя представить возвращающегося с дуэли живым и невредимым Пушкина, а в другой карете — смертельно раненного Дантеса. Журналист вспоминает также А.Блока, сделавшего вывод о том, что Пушкина убила не дуэль с Дантесом, а отсутствие воздуха.

А дальше разворачивается история о лишении воздуха самого Алексея. Настойчивые ухаживания Климова за Татьяной приводят к тому, что Алексей вызывает молодого человека на дуэль. Климов, видя страдания «задыхающегося» от горя такого самоуверенного ранее Алексея, вполне удовлетворен содеянным. Дуэли разрушитель не ожидал, но вызов, хоть и ерничая, принимает, послушно идет к месту поединка. Право первого выстрела Алексей благородно предоставляет сопернику, который в этот момент даже начинает осознавать серьезность ситуации: предстоит убить человека. В нем просыпаются досада и злость на то, что заставили играть не по привычным для него правилам, — он с гневом возвращает ружье инициатору дуэли. Выбор теперь за Алексеем.

Вот здесь режиссер позволяет себе игру-мистификацию со зрительским восприятием: он купирует принципиально важные узлы событийного ряда. О том, что, не вынеся нравственного напряжения, Алексей упадет в обморок, и Климов будет, приводя его в чувство, поливать грязной водой из лужи, зритель узнает не сразу.

После кадра, запечатлевшего дрожащие руки Алексея, прицеливающегося в Климова, сразу возникнет кадр с испачканным измученным лицом инициатора дуэли, затем он появится в доме и признается жене в совершенном убийстве. Татьяна сначала будет загипнотизирована ужасом случившегося, затем начнет лихорадочно объяснять, почему возникла двусмысленная ситуации, которую муж принял за измену; позовет Митю, вместе они будут умолять Дмитриева пойти в милицию. Друг от беспомощности станет допытываться: «Да кто он такой, этот Климов? Откуда он взялся?» Потом Митя убежит узнавать подробности, Таня — за ним. Алексей, приняв снотворное, затихнет на диване.

Следующие кадры вернут происходящему степенный, неторопливый ритм. Появится успокоенная Таня, деловито стряхнет зонт от влаги дождя, взглянет на себя в зеркало. И выяснится, наконец, что никого Алексей не убил. И всплывет сцена его обморока, и растает, растворится, как наваждение, в кроне деревьев Климов.

Зачем Алексею понадобился обман, а, точнее сказать, самооговор? Что, кому и почему он хотел доказать?

Заподозрить героя О. Янковского в том, что он действительно собирался убить соперника невозможно. Вызывая на дуэль Климова и отдавая ему право первого выстрела, Дмитриев явно готовился к смерти. Потрясение от случившегося, как он думал, предательства жены и неслучившегося поединка чести, выявило внутреннюю растерянность Алексея перед реалиями жизни, не вписывающимися в его систему ценностей. Как им противостоять, Дмитриев не знает, несмотря на внешний лоск и уверенно-ироничный стиль поведения.

Стоит напомнить, что Дмитриева О. Янковский сыграл вскоре после роли Макарова в «знаковом» для 1980-х годов фильме Р. Балаяна «Полеты во сне и наяву». Шлейф темы «лишнего человека», его нереализованности в предлагаемых социумом обстоятельствах явно присутствует и в роли Дмитриева.

О. Янковский в своем персонаже с самого начала фильма акцентировал затаенную печаль, настороженность. Дмитриев время от времени словно вслушивался в какие-то неведомые тревожные звуки, вглядывался в пугающие таинственные очертания. Его портретные кадры запечатлевают эти мгновения: Алексей замирает, застывает, «выпадает» из реальности, острые черты лица и фигуры становятся еще резче. Неустроенность и неприкаянность есть в облике Алексея, в его нервном жесте, приглаживающем волосы на макушке, в неожиданно вырвавшемся вопросе, обращенном к другу: ощутима ли разница в возрасте между ним и женой. Когда его глазами мы смотрим на памятник Пушкину, то видим согнутые бронзовые плечи на фоне серого осеннего неба и голых острых ветвей, как будто и памятнику зябко, тоскливо и одиноко.

Заканчивается фильм сценой, в которой Алексей, притворяясь спящим, лежит с открытыми глазами, отвернувшись к стене. Татьяна, пристроившись рядом, убаюкивает его словами любви. Не касаясь, проводит ладонью по очертаниям фигуры мужа. Как накануне делал это он, заслоняя жену от телевизионного света и шума. В финальной сцене по этому самому телевизору показывают кадры Болдинского праздника, которые снимали здесь совсем недавно.

Круг замыкается: болдинское пространство окольцевало героев и спасло от необратимых последствий вмешательства чужеродных сил. Концентрация сил, близких по духу, соотносимых с собственной системой ценностей, в болдинском хронотопе оказалась столь высокой, что не дала «задохнуться» героям фильма, обеспечила им «присутствие воздуха».

Образ Болдино в фильме складывается из осеннего пейзажа, из тревог и забот о существовании заповедника (в доме директора кнопкой к полке пришпилена газетная статья «Поэзия и проза Болдино»), из серий интервью пушкиниста, актера, барда, из частушек о Пушкине в местном исполнении, из съемок Болдинского праздника, из мелькающих повсюду самодеятельных артистов в образах Пушкина и Гончаровой, из завороженного лица мальчика, шепотом повторяющего за мамой, читающей «здесь лес и дол видений полны», из змеек экскурсантов, деревянного дома поэта, из окна которого виднеется спина девочки в джинсовой куртке, из мелькания фрагментов экспозиции болдинского музея, из пушкинских цитат, высказываний и книг о нем, из обсуждения под абажурной лампой за стаканом не очень хорошего чая проблем пушкиноведения, из надписи «Пушкин», сделанной мелом на заборе.

А над всем этим высится бронзовый Пушкин, с разных ракурсов воспринимаемый по-разному: то перед нами снисходительный интеллектуал, то одинокий и печальный мечтатель, то недовольный и раздраженный скептик. Режиссер фильма фиксирует нелепость и «высокость», пародийность и трогательность проявлений любви к поэту, ничего не отторгая, ничем не возмущаясь. Он все готов понять и принять как данность и закономерность существования нашего всего по отношению к тому, кто «наше все».

«Болдино имеет вид острова, окруженного скалами» 6 , — писал Пушкин Наталье Гончаровой, оказавшись в карантинном заточении. В фильме Р. Балаяна островное восприятие Болдино сохранено. Его заповедная отдельность от остального мира передана здесь не как замкнутость и закрытость, а как особый тип жизни, где есть «гений места», охраняющий и хранящий свою территорию, присматривающий за ней и позволяющий себе иногда почудить в вверенном ему пространстве. Он как разумный и мудрый хозяин впускает ритмы и звуки иной, неблизкой ему жизни, но не позволяет им диктовать свою волю. Болдинский «гений места» олицетворяет собой и тот смысл, что предполагала античная мифология, и тот, что соотносится с признанием масштаба одаренности. Одомашнивание гения, интимность и ласковость общения с ним создают в Болдино особые «условия эстетического переживания» 7 , обеспечивают восприятие места как генетически родного пространства. Это позволяет рассматривать Болдино как культурологический концепт, поскольку в фильме «Храни меня, мой талисман» пушкинский музей-заповедник представлен «сгустком культуры в сознании человека», который «не только мыслится, но и переживается» 8 .

Источник