Гороскоп вив саморазвитие по толстому

Автор «Саморазвития по Толстому» — о смешном Гоголе и серьезном Тарковском

В детстве Вив Гроскоп думала, что она русская: ее фамилия слишком уж отличалась от тех, которые носили ее одноклассники. Это потом она поняла, что Гроскопы не имеют никакого отношения к России, но к тому времени уже успела заразиться любовью к русскому языку и культуре. Сегодня Гроскоп — видная британская журналистка, которая пишет об искусстве, литературе и поп-культуре. Она ездит по стране со стендапами, читает лекции и сочиняет книги. Одна из последних, «Anna Karenina Fix» (или в русском переводе «Саморазвитие по Толстому»), — своего рода «инструкция по выживанию с помощью подсказок, спрятанных в русской классике». Игорь Кириенков обсудил с Гроскоп, как она учила язык, за что не любит Набокова и в чем сила нашей литературы.

— Вы учились в Санкт-Петербурге в начале 90-х — время, про которое в России часто говорят штампами: либо «лихие», либо «свободные». Каким вам показался город и его жители?

— Когда я впервые приехала в Россию в 1992-м, мне было 19 лет. Я выросла в маленькой деревне в Англии, и Петербург стал для меня первым большим городом в жизни — мне было совершенно неважно, что это постсоветская Россия. Теперь, вернувшись сюда много лет спустя и видя, насколько быстро все изменилось, я понимаю: это была другая планета; страна, которой больше не существует. Сейчас этот период считают диким, а тогда я назвала бы его свободным. Все мои друзья постоянно говорили: «В России все можно». Не было никаких законов, все было свободно — и для русских, и для иностранцев. Да и я была довольно наивная и молодая. Это было странное время еще и потому, что молодежь моего возраста, которая выросла в Советском Союзе, не думала, что когда-нибудь встретит кого-то с Запада. Для многих людей, с которыми я тогда познакомилась, я была первой иностранкой, которую они видели в своей жизни. И когда я стала немножко лучше говорить на русском языке, никто не верил, что я не литовка и не латышка, что я из Англии.

— Как вас учили литературе: скорее, объясняли, «что хотел сказать автор», или больше обращали внимание на стиль?

— В школе в Англии мы вообще не изучали русских классиков: это не входило в программу, и учителя предполагали, что мы будем читать их в свободное время. Когда мне было 14–15, я стала читать «Анну Каренину», «Войну и мир» и «Преступление и наказание» для себя, потому что хотела заниматься русским языком. В 18 — уже в Кембридже — я начала его учить. Там очень суровая программа: первая неделя — алфавит, вторая — «Медный всадник», третья — «Герой нашего времени».

Это было невероятно трудно: когда я занималась французским, немецким и испанским в школе, акцент был на устной речи. А в конце первого года в Кембридже у нас был тест на 50 вопросов, и я смогла правильно ответить только на один: я единственная в классе знала слово «полотенце». Все наши знания были связаны с литературой, а вот как сказать «принимать душ» или что-то такое — нет, этому нас не учили.

— А как вы попали в русский Vogue?

— Мы познакомились с Аленой Долецкой в 1998 году: появился русский Vogue, и я взяла у нее интервью. Они планировали большой праздник, но из-за кризиса его пришлось отменить. Через два-три года я стала писать для Vogue как внештатный корреспондент в Лондоне. Других заграничных авторов переводили; у меня была амбициозная идея писать сразу по-русски, но от нее пришлось отказаться. Я брала интервью у голливудских знаменитостей вроде Гвинет Пэлтроу, дизайнеров типа Стеллы Маккартни или просто известных русских.

— Среди прочих вы общались с вдовой Александра Литвиненко — Мариной, — но это уже явно было не для Vogue?

— Да, уже примерно 15 лет я сотрудничаю с The Guardian, The Observer и Financial Times. Для них я в том числе разговариваю с русскими людьми, которые воплощают какой-то феномен, — например, с Людмилой Петрушевской или Сергеем Лукьяненко.

— Русская литература гораздо моложе европейских и, по сути, укладывается в два столетия. Насколько эта ее юность ощущается читателем, который вырос в другой — куда более древней — культурной традиции?

— При всех наших предубеждениях мы точно не думаем, что Толстой, Достоевский, Чехов, Набоков в сравнении с Шекспиром литературные дети. Напротив, для нас это взрослые в семье. Это связано и с объемом текстов: Шекспир сочинял маленькие пьесы или сонеты, а «Война и мир», «Анна Каренина», «Доктор Живаго» — громадные, длинные, тяжелые книги. Нет, мы точно не относимся к вам как к подросткам.

— Меня очень удивила в вашей книге глава про Пушкина — точнее, то, что для западной аудитории это элитарный писатель, которого побаиваются читать. Неужели во всем виноваты Набоков и критик Эдмунд Уилсон, которые в 60-е так бурно спорили о переводе «Евгения Онегина» на английский?

— Да, их дискуссия о том, чей перевод лучше и кто вообще имеет право рассуждать о Пушкине, во многом объясняет, почему люди обходят этого автора стороной: у него репутация писателя для академиков — ну, или для тех, кто знает язык. Я и сама очень поздно пришла к Пушкину, и то только потому, что учила русский. Пушкин очень похож на Шекспира — его невероятно трудно переводить. Особенно когда в стихах.

— Русскую классическую литературу часто упрекают в недостатке сюжетности: все слишком медленно и многословно; как правило, это книги, в которых как будто ничего не происходит. Вы согласны с этим наблюдением?

— Я обожаю романы, в которых ничего не происходит. Недавно меня выгнали из книжного клуба, потому что я выбирала для обсуждения книги без событий: например, человек живет в Нью-Йорке и каждую неделю ходит к психотерапевту. Для меня это совершенная книга. Я думаю, что роман и существует для того, чтобы проливать свет на психологию человека, и тут не надо, чтобы что-то постоянно происходило. По-моему, в этом и заключается сила русской литературы — показывать наш внутренний мир.

— Пару лет назад у вас был проект «100 лет русской сатиры». Вы там про кого рассказывали? Как это вообще было устроено?

— Это был цикл радиопередач для BBC, который вышел к столетию революции. Я пыталась выяснить, что такое русский, советский юмор и можем ли мы в Британии его понять и оценить, есть ли у наших шуток общие корни. Я брала интервью у разных людей и просила рассказать анекдот, спрашивала, нужна ли цензура для того, чтобы получалась яркая сатира. Со стендапом выступал современный русский комик Игорь Меерсон. Еще у меня был сборник советских анекдотов на русском языке, которые я читала перед английской публикой. Одни показались людям очень смешными, другие не вызвали никакой реакции.

— А русская литература, в целом, смешная?

— Для меня комедия — это прежде всего детали. Поэтому я очень люблю Гоголя — он разглядывает мир под микроскопом и подмечает какие-то невероятно смешные подробности: как человек ест, как что-то выходит у него из носа, как неправильно лежат его волосы. В общем, прекрасно изучает своих героев.

— Еще одно клише про русскую классику — ее невероятная консервативность. Скажем, считается, что проблемы женской эмансипации интересовали писателей второго ряда (простите, Герцен и Чернышевский!), а главные авторы ее игнорировали — или высмеивали. Вам как кажется, та же «Анна Каренина» — феминистское произведение?

— Тут важно отметить, что когда я впервые читала эти книги, таких вопросов ни у меня, ни у моих преподавателей даже не возникало; сейчас это стало очень важно. По-моему, «Каренину» можно рассматривать и с этой — феминистской — точки зрения. Я в книге предлагаю такую теорию: Анна — часть самого Толстого, портрет страдающего человека, который совершил ошибку и старается с ней как-то жить. И здесь не так существенно, что она женщина, главное, что она человек. Мне кажется, это и есть феминизм. Если Анна и правда часть Толстого, это очень сильный шаг, хотя и бессознательный, так что я бы не сказала, что сам Толстой — феминист. После публикации книги он от нее, по сути, отрекся, потому что на каком-то уровне понял, что раскрылся, слишком много о себе рассказал, и это ему совсем не понравилось.

— Вы писали рекапы (короткие разборы серий. — «РБК Стиль») на новую «Войну и мир» с Полом Дано. У вас есть любимый фильм или сериал по русскому классическому произведению?

— Могу говорить только про английские версии — в остальных плохо разбираюсь. Сериал по «Войне и миру» мне очень понравился, хотя я знаю, что здесь его многие не приняли. Можно было бы, наверное, еще два часа добавить — получилось немножко скомканно. Я обожаю «Анну Каренину» с Кирой Найтли — это очень красивый фильм, в котором операторская работа важнее сценария, — ну и Джуд Лоу в роли Каренина замечательный. Еще я люблю «Доктора Живаго» с Омаром Шарифом, пусть он и старомодный.

Источник

Рецензии на книгу « Саморазвитие по Толстому. Жизненные уроки из 11 произведений русских классиков » Вив Гроскоп

Книга понравилась. Вив Гроскоп не только написала об русских писателях, о себе не забывала. После её рецензий хочется прочитать «Войну и мир» Всё по делу. хорошо описала каждого писателя и для тех кто не понимает, что хотел сказать автор, разжевала. Мягкая обложка очень сюда подошла, удобно. Для тех кто не читал некоторые произведения и хотел это сделать, в книге присутствуют спойлеры!

Как пишет сама автор, эта книга — инструкция по выживанию с помощью подсказок, спрятанных в великой русской классике.

С юных лет, находясь в поисках себя и своих корней, Вив всё больше увлекалась Россией, и этот интерес, чуть позже, привел её в нашу страну, которая толком ещё не очухалась от совдепщины и нищеты.
Девушке пришлось нелегко среди российских студентов, которые с открытом ртом, а иногда и с завистью таращились на иностранку. Все чего-то ждали от неё — каких-то зарубежных подарков, денег, но только не дружбы и любви. И вряд ли автор протянула бы долго в суровой России, если бы не судьбоносная встреча с Толстым, Ахматовой, Булгаковым, Гоголем, Чеховым и другими известными классиками.

Гроскоп анализирует тяжелые и непростые ситуации своей студенческой жизни, глядя на них через призму всемирно известных произведений русских классиков.
— Так, например, Толстой своим вопросом «Кто мы и зачем мы здесь?» в романе «Анна Каренина» заставлял Вив задуматься о смысле проживаемой в России жизни.
— Когда молодую иностранку накрывала апатия и чёрная тоска, на помощь спешила Анна Ахматова, чтоб воодушевить девушку и придать ей сил своими пронзающими сердце поэмами и стихами.
— Пушкин в «Евгении Онегине» научил Вив простым истинам — не стоит спорить с идиотами, которые втолковывают, что вы не способны что-то понять.
— «Мастер и Маргарита» Булгакова — это, в принципе, бальзам на душу любому советскому и постсоветскому мученику.

В этой книге автор перечислила самых топовых русских классиков, что, конечно же, не может не понравиться читателю. Но вот что важно — мало кто сможет дать краткий анализ этих произведений так, чтоб после ознакомления с ним возникло острое желание перечитать хотя бы один из перечисленных романов.
Хорошая книга, чем-то похожа на «Книга, как лекарство» Э.Берту и С.Элдеркин, но глубже.

Источник

Саморазвитие по Толстому. Жизненные уроки из 11 произведений русских классиков | Гроскоп Вив Бумага

Эта и ещё 2 книги за 299 ₽

Журналистка The Telegraph и профессиональная стендап-комедиантка Вив Гроскоп в сложный жизненный период нашла в великих русских романах не только утешение, но и душеполезные советы, которые помогли ей выбраться из бедственного положения — и решила описать этот опыт. В «Саморазвитии по Толстому» она на собственном примере и судьбах русских классиков показывает, что даже из самой сложной ситуации можно найти выход с помощью литературы: «Анна Каренина» облегчает кризис идентичности, тургеневская пьеса «Месяц в деревне» помогает пережить несчастную любовь, а «Мастер и Маргарита» — справиться с тяжелейшими обстоятельствами. Лев Толстой, Федор Достоевский, Анна Ахматова, Антон Чехов, Николай Гоголь и другие в книге Гроскоп — не бронзовые памятники, а живые люди, которые тоже страдали и сомневались, их обуревали тысячи страстей, но они сумели сохранить достоинство и остались самими собой.
«Саморазвитие по Толстому» — занимательная попытка посмотреть со стороны на сюжеты, знакомые каждому русскоязычному читателю со школьной скамьи, и понять, почему мы так любим слова «душа» и «судьба»

• Возрастное ограничение: 0+
• Дата выхода на ЛитРес: 19 апреля 2020
• Дата написания: 2019

• ISBN: 5604219683

Оставьте отзыв

Напишите отзыв и получите 100 бонусных рублей на ваш счёт ЛитРес

Источник

«Русская душа для меня — счастье, покой и открытое отношение к литературе и людям». Британская комедиантка Вив Гроскоп — о том, как она жила в России 90-х

Британская журналистка, стендап-комедиантка и авторка книги «Саморазвитие по Толстому» Вив Гроскоп (по которой мы сделали всенародно любимый тест) в 90-е прожила несколько лет в Санкт-Петербурге — она искала свои русские корни. Спойлер: родственников не нашла, зато влюбилась в русскую душу и грузинскую еду. Вив приезжала на театральный фестиваль «Толстой» в музее-усадьбе «Ясная Поляна», где мы расспросили ее про Россию 90-х, Земфиру и стереотипы.

— Когда вы приехали в Россию в 1992 году, вас не удивило различие между настоящей страной и страной из русских классических романов?

— Конечно, когда я читала «Войну и мир» и «Анну Каренину» в 14–18 лет, я понимала, что такого не существует в современной России и не существовало во времена Советского Союза. А к 1992 году, когда я поехала в Санкт-Петербург и Москву, я уже больше знала про Россию не из литературы, а из песен. Например, Элтона Джона — Nikita, или Стинга — Russians, или Scorpions — Wind of Change. И сами понимаете, у меня сформировались достаточно странные предубеждения.

Вообще 90-е были чудесным временем. Я была очень наивна — неудивительно, мне было 18–19 лет. Я впервые в жизни приехала из маленькой английской деревни в большой город, и это сразу был город в другой стране. Я говорила на чужом языке. Для всех друзей, с которыми я познакомилась, я была первой иностранкой, которую они увидели в жизни. Это было очень странное время.

В первый приезд я удивилась, насколько закрыта культурно была страна. Люди говорили про The Beatles так, будто это была современная группа.

— У нас 90-е считаются достаточно опасным временем…

— Да, я как раз жила в «бандитском Петербурге» в 1992–94-м. Люди, конечно, говорили про бандитов…

— Да-да. Но тогда для нас это не было не таким явным, как сейчас. Мы воспринимали тот период как время перемен: всё быстро появлялось и так же быстро исчезало. Для меня оно было временем ваучеров — больше бандитов мне запомнились эти бумажки. Если ты шел по улице, обязательно кто-нибудь подходил и спрашивал: «Ваучер покупаете?» или «Ваучер продаете?», а еще «Хотите деньги поменять?»

И еще русские люди всегда распознавали во мне иностранку. Почему-то для всех это было очевидно.

— Вы же, наверное, приехали со своей одеждой…

— Да, но я не знала, что в ней есть что-то особенное.

У меня был русский друг, который всех иностранцев называл «йогуртами». Потому что они выглядели как из телевизионной рекламы йогуртов: улыбающиеся, веселые и яркие. Йогурты!

Русские — наоборот. Если дома, в частных обстоятельствах, русские очень открытые, дружелюбные, гостеприимные люди, то на улице, особенно двадцать пять лет назад, все были угрюмыми и закрытыми. Я не думаю, что они чего-то боялись. Люди спокойно жили, не зная, что будет завтра. Я назвала бы это общей депрессией.

Я прожила 90-е совершенно без страха, очень свободно. У меня было много друзей, мы постоянно устраивали себе праздники, ходили на концерты.

— Помню, ходила на концерт «Аквариума». В Петербурге тогда был клуб «Туннель», мы постоянно там зависали. В 90-е новые группы появлялись каждый день.

Но чаще всего я ходила в театр, потому что он был гораздо дешевле, чем в Лондоне. Билет стоил 1 доллар, это около 200 рублей по тем временам.

Я три раза была на «Сирано де Бержерак» Константина Райкина. Возможность постоянно ходить в театр, на балет или оперу была для меня величайшим открытием.

— Райкин сейчас возглавляет театр «Сатирикон» в Москве, кстати. А вы сейчас слушаете кого-нибудь из русских исполнителей?

— Сейчас, наверное, только Земфиру. Очень люблю. Не знаю, старомодно ли это.

— Люблю ее тексты.

— Еще у нас недавно началась мода на продукты из 90-х. Пепси, жвачки всякие. Вам что-нибудь из гастрономических изысков того времени запомнилось?

— 90-е в России были удивительным временем, которое вроде бы подбиралось совсем близко к капитализму, но одновременно оказывалось далеко от него.

Люди часто меня спрашивали: «Вы пробовали когда-нибудь „Баунти“? Это действительно райское наслаждение?»

Они «Баунти» только в рекламе видели. Или хотели узнать про рис Uncle Bens. Это был новый продукт: «Вы уже ели „Анкл Бенс“? Это вкусно?»

Это же просто рис! Не то что вкусно или невкусно, просто рис! Такие продукты для жителей России были совершенно новыми, им это казалось чудом. А я немножко экстремисткой была в то время. Не хотела есть «Сникерс», «Баунти» или «Марс». Я считала, что всё это можно купить дома. Зачем в России есть «Сникерс» — здесь нужно есть эскимо.

— Вы сейчас готовите что-нибудь из русской кухни?

— Да, я очень люблю готовить русскую и грузинскую еду. По крайней мере, пытаюсь. Мой жизненный опыт по приготовлению хачапури — просто мучительный. Я стараюсь сама его печь, но у меня никогда не получается. И все-таки я не оставляю попыток и стараюсь не терять надежду. Зато часто готовлю пхали, борщ, щи, пельмени, манты, котлеты. Люблю русскую пищу.

— Вы жили в России и пишете о России. Вам, наверное, задают кучу вопросов дома про нашу страну. О чем чаще всего спрашивают?

— Мне кажется, что британцы и русские очень любят друг друга.

Мы очарованы нашими культурами, мы хотим понять друг друга. Но каждый ребенок знает — «умом Россию не понять». Мы стараемся, но ничего не выходит. Великобритания тоже очень тяжелая страна.

Из-за того, что я говорю по-русски, люди думают, что у меня есть ответ на вопросы, что такое Россия и кто такие русские. Я двадцать пять лет пытаюсь найти ответ, но чем больше узнаю, тем меньше знаю. Россия — большая загадка. За это ее и люблю.

— Вообще, стереотипы про русских и британцев очень отличаются. Одни чопорные, чтут свои традиции: five o’clock, королева. Другие «рубаха-парни», веселые.

— Вы имеете в виду, что мы formal, а вы informal? Я считаю, что в этом, как в любом стереотипе, есть лишь доля правды. Если судить по внешним проявлениям, русские люди очень формально ко всему относятся. Пока ты не дружишь хотя бы с одним с русским лично, считаешь вас очень суровыми и строгими людьми. Но как только начинаешь дружить — вы самые гостеприимные, открытые и смешные ребята.

С англичанами… Я думаю, выглядим мы открытыми, но очень трудно нас действительно узнать. Мне друг американец как-то сказал, что с англичанином дружить довольно просто, но хорошо его узнать почти невозможно.

— Вы стали более «русской» после жизни тут?

— Что я взяла от русских…

Я очень люблю идею русской души. Тяжело определить, что именно это значит. Для меня это счастье, покой, открытое отношение к литературе и другим людям.

Я стараюсь взрастить русскую душу в какой-то степени, не знаю, возможно это или нет. Надеюсь, если читать побольше русской литературы, то получится.

— Вы в 90-е жили в Питере, а в Москве бывали?

— Когда открылся первый «Макдоналдс», мы специально с питерскими друзьями поехали туда на поезде. Купили гамбургер и картошку фри, съели на Красной площади, и мои друзья захотели вернуться, чтобы купить еще гамбургеров и отвезти их кому-то в Санкт-Петербург. Я пыталась объяснить, что его нужно есть сразу, завтра не надо, он должен быть горячим, а не холодным. А они всё равно хотели купить друзьям, чтобы те дома попробовали.

— У нас на прошлых выборах мэра ввели хештег #похорошеламосква. Велодорожки появились, веранды, метро новое. А вы ощущаете, насколько изменился город?

— Москва настолько изменилась за двадцать лет — это просто невероятно. Я была в Лондоне, Нью-Йорке, Париже, много где. Не знаю другого города в мире, который изменился бы больше и быстрее, чем Москва. Санкт-Петербург тоже сильно изменился, кстати. Двадцать лет назад Москва была очень красивым советским городом. Я люблю старые советские дома, а они были везде. До приезда я видела только родную деревню и Лондон, поэтому в первый раз в Москве всё казалось таким огромным. В другом масштабе.

— Это чтобы показать нашу мощь и силу.

— Да, это чувствуется. Сейчас я сказала бы, что Москва больше похожа на Париж или Нью-Йорк: парки, новые здания, современная архитектура.

— Не теряется индивидуальность?

— Иностранцу тяжело судить. Для меня Москва и Россия — это всегда экзотика. Ничего не теряется, Москва остается очень русским городом. А как для вас — я не знаю.

— У нас есть такое. Когда открывается модное кафе, мы говорим: «Ммм, как в Берлине».

— Бывает такое. Слишком много «Старбаксов», слишком много «Макдоналдсов». Но как иностранка я скажу: Москва всегда будет Москвой.

— Последний вопрос. Если бы вы могли оказаться в России в любой исторический период, какой бы вы выбрали?

— Сейчас! Прямо сейчас! Я, конечно, хотела бы попутешествовать в машине времени и попасть в квартиру Ахматовой. Хотя не думаю, что она была очень дружелюбным человеком. Хотела бы выпить рюмочку с Чеховым.

То, что меня завораживает в России, — это непредсказуемость, невозможность всё знать. Вы постоянно развиваетесь. В России настоящее — всегда самое интересное.

Источник