Гаруспиции это гадания по

Гаруспиции

Энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон . 1890—1907 .

Смотреть что такое «Гаруспиции» в других словарях:

ГАРУСПИЦИИ — (лат. haruspitium, вероятно, от haruga, harviga, arviga, harvix, arvix овен, как жертвенное животное, и spicere смотреть). Предсказание по внутренностям жертвенных животных. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н … Словарь иностранных слов русского языка

Гаруспиции — (Haruspices) название гадателей у древних римлян. Они происходили из Этрурии, где, кроме гаданий по внутренностям жертвенных животных, занимались толкованием молнии и других чрезвычайных явлений. В Риме, где уже действовала государственная… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Мантика — (от греч. mainomai буйствовать, входить в экстаз), дивинация (лат.), искусство гадания и умение предсказывать будущее. М. могли быть мужчины, женщины, даже дети, иногда животные. Считалось, что волю богов можно узнать во сне (инкубация).… … Словарь античности

МАНТИКА — (греч. manlike) гадание, различные способы узнавать неизвестное или предсказывать будущее. На ранних стадиях развития общества земледельцы и скотоводы пытались путем гадания определить виды на урожай и приплод скота. В клас. об ве появились… … Атеистический словарь

БИЧ — (Bic) Милош (р. 1910), чеш. протестантский библеист, переводчик книг ВЗ. Род. в Вене. Изучал богословие в Праге, Марбурге и Монпейе (Франция). Специализировался по *клинописи и *семитским языкам. В 1934–36 исполнял должность викария… … Библиологический словарь

Источник

Гаруспиции

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон . 1890—1907 .

Смотреть что такое «Гаруспиции» в других словарях:

ГАРУСПИЦИИ — (лат. haruspitium, вероятно, от haruga, harviga, arviga, harvix, arvix овен, как жертвенное животное, и spicere смотреть). Предсказание по внутренностям жертвенных животных. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н … Словарь иностранных слов русского языка

Гаруспиции — (Haruspices) название гадателей у древних римлян. Онипроисходили из Этрурии, где, кроме гаданий по внутренностям жертвенныхживотных, занимались толкованием молнии и других чрезвычайных явлений. ВРиме, где уже действовала государственная коллегия… … Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Мантика — (от греч. mainomai буйствовать, входить в экстаз), дивинация (лат.), искусство гадания и умение предсказывать будущее. М. могли быть мужчины, женщины, даже дети, иногда животные. Считалось, что волю богов можно узнать во сне (инкубация).… … Словарь античности

МАНТИКА — (греч. manlike) гадание, различные способы узнавать неизвестное или предсказывать будущее. На ранних стадиях развития общества земледельцы и скотоводы пытались путем гадания определить виды на урожай и приплод скота. В клас. об ве появились… … Атеистический словарь

БИЧ — (Bic) Милош (р. 1910), чеш. протестантский библеист, переводчик книг ВЗ. Род. в Вене. Изучал богословие в Праге, Марбурге и Монпейе (Франция). Специализировался по *клинописи и *семитским языкам. В 1934–36 исполнял должность викария… … Библиологический словарь

Источник

ГАРУСПИЦИИ

Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка.- Чудинов А.Н. , 1910 .

Объяснение 25000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней.- Михельсон А.Д. , 1865 .

Смотреть что такое «ГАРУСПИЦИИ» в других словарях:

Гаруспиции — (Haruspices) название гадателей у древних римлян. Онипроисходили из Этрурии, где, кроме гаданий по внутренностям жертвенныхживотных, занимались толкованием молнии и других чрезвычайных явлений. ВРиме, где уже действовала государственная коллегия… … Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Гаруспиции — (Haruspices) название гадателей у древних римлян. Они происходили из Этрурии, где, кроме гаданий по внутренностям жертвенных животных, занимались толкованием молнии и других чрезвычайных явлений. В Риме, где уже действовала государственная… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Мантика — (от греч. mainomai буйствовать, входить в экстаз), дивинация (лат.), искусство гадания и умение предсказывать будущее. М. могли быть мужчины, женщины, даже дети, иногда животные. Считалось, что волю богов можно узнать во сне (инкубация).… … Словарь античности

МАНТИКА — (греч. manlike) гадание, различные способы узнавать неизвестное или предсказывать будущее. На ранних стадиях развития общества земледельцы и скотоводы пытались путем гадания определить виды на урожай и приплод скота. В клас. об ве появились… … Атеистический словарь

БИЧ — (Bic) Милош (р. 1910), чеш. протестантский библеист, переводчик книг ВЗ. Род. в Вене. Изучал богословие в Праге, Марбурге и Монпейе (Франция). Специализировался по *клинописи и *семитским языкам. В 1934–36 исполнял должность викария… … Библиологический словарь

Источник

blackpost

Враг моего врага – мой друг دشمن دشمن من – دوست من است

Все это чистая правда или красивая сказка. Теперь это не имеет значения. Так написано.

О Гаруспиках

Аджантису прочитать, для справки, остальным по желанию
Здесь я немножко потрудился и собрал обрывки тех скудных сведений, которые, и то не сразу можно о них найти, поэтому другой такой очерк поискать придётся.

Гаруспики перед храмом Юпитера Капитолийского, у туши жертвенного быка, сообща изучают внутренности. Рельеф. Начало второго века н.э. Париж, Лувр.

Haruspices (лат. haruspex, из этрусского harus – внутренности, кишки и specio, т.е. «я наблюдаю» –что-то вроде «копаюсь в требухе и делаю выводы»; некоторые видят корень в haruga hostia (жертвенный зверь, кого закалывают для умиротворения бога и чтобы очиститься, снять грехи). – «харугосции», «гаруспиции»). Так в старину звали обладателей тайных знаний из эструсков, гадателей по внутренним органам. Родом из этрурии, кроме копания в чреве зверей и выводов, на основании перебираемого пальцами, месива они вели толкование и молний и других необычайных явлений, главное – страшных, в которых склонны были усмотреть знáмение. В широком смысле – это замкнутое каста, занятая разъяснением знаков что посылает природа. И верящих что там, где многие не замечали, перешагивали и шли мимо – они нашли закономерность между микрокосмом (отражении в каждой твари всей нашей вселенной) и происходящими как по писаному событиями.

Тут добавлю что с авгурами их окончательно смешивать не стоит – те, преимущественно следя за падением осадков, криком и полётом птиц, отгадывали волю Неба и, толкуя эти явления, предсказывали исход того или другого дела (одни птицы возвещали что будет направлением своего полёта, несколько видов соколов, орёл, коршун; другие особенностью пения или вскриков – ворон, ночная сова; при молнии смотрели на место возникновения: если налево от зрителя, повёрнутого к югу, то считалось счастливым; если ж направо, не сулящим хорошего; смотрели клюют ли зерно наседки, на поступь четвероногих, судили по неудачной или особо страшной смерти воина, выступившего в поход и т.п.). Отчасти этим ведали и гаруспики. Но запомнились они как провидцы, услуги которых у других нельзя было выпросить или получить, иным.

В своё время, если брать пример из привычной истории в республиканском Риме они не таились и практиковали как знахари. А при императорах, во времена Клавдия поднялись аж до образования своей коллегии. Она, конечно, уступала в значимости основным четырём союзам (этот квартет из служителей культов степенных, признанных, забарматывающих чужие попытки к ним примкнуть, называли summa collegia и гаруспиков в ней обидно не учитывали). Но факт образования во всеуслышание какой-никакой, а артели хоть дало о себе заявить, как о многочисленном братстве. Занимались они:

1. Extispicina: гадали по раскуроченной туше крупного скота, перебирая органы, смотря по их вздутостям, отёкам и вообще состоянию, в основном печени, что происходит в мире и главное что ждать от близкого будущего.

2. Procuratio prodiglorum: умилостивляющие обряды в случаях напугавших явлений или бедствие, которые принимали за гнев высших сил.

3. Ars fulguratoria – гадание по погодным явлениям. Главным образом по молнии, в особенности же росчерку который оставляет на небе, откуда появилась и куда бьёт, чему наносит вред, разветвлённости и так далее.

Как переносчики иноземных обычаев и «родом не отсюда» гаруспики долго не получали признания, сенат Рима с ними совещался редко, но в самых непростых случаях, когда местные жрецы давать ответ затруднялись, а завтрашний день был неясен настолько, что даже знать тревожилась за сохранность – за гаруспиком посылали. Пусть и незадолго до того, как была готова начаться неразбериха – иные касты в бессилии расписывались нехотя, и в последний миг. Основания для такого недоверия (помимо общего недоверия к чужакам), признаться, были. Гаруспики в своей массе — темнящие эгоисты. История пронесла немало свидетельств как они из выгоды или смутно угадываемых своих интересов говорили не то, что увидели, стоя по локоть в крови над тушей, а что подходит моменту.

Так, когда поставили статую народному герою Горацию Коклису (племянник одного из первых консулов, кто во время нападения этрусков в одиночку удерживал мост через Тибр до подхода помощи), в неё ударила молния, что приметой считалось не просто плохой, а чудовищной. Самое плохое, что на этой самой площади, где водрузили скульптуру, собирался народный сход. Место дял привыкшего решать местные вопросы большинством криков за, города было важным. И чтобы очистить место от скверной ауры (а также достойно похоронить расщеплённый и обугленный памятник), позвали гаруспика. Все, во всяком случае многие что гаруспики затаили недовольство и почти ненависть к недолюбливающему их городу. И всё же надеялись, что призвание гадателя возьмёт верх над чувствами. Но почти не изучая место, сходу и несколько злорадно гаруспик наказал отволочь статую в низину, куда сочилась вода, цвёл сорняк и почти не проникало солнце из-за соседних высоких зданий. Тем не менее, кто-то прослышал как гаруспики сговорились отомстить Риму мнимым пророчеством, не несущим и толики достоверности; донёс властям. Горе-провидцев казнили за вероломство. После устроили обыск, и что. Из бумаг, найдённых в вещах покойникых выяснилось, что путём сложных и до конца неясных расчётов испещряющих листо за листом те выяснили, что по всем признакам статую напротив, надо затащить на одно из самых высоких мест (на площадь Вулкана), чтобы, как гласил вывод: «её величие с ходом лет передалось Риму».

Кроме редких фактов действительного уличения в обмане, современникам не нравилось и то КАК гаруспики «ворожили». Одно дело определять по мощности молнии, тому, с какой силой раздастся гром, как скоро стихнет сатанинское сияние и глава снова привыкнут видеть. И другое — раскрывая тело. В общем, понятно, что глядя со стороны, понимая лишь внешнюю часть обряда, простонародье в лучшем случае могло испытывать омерзение. Гадатель, как людоед, держит в руке и даже гадостно тискает что-то рыхлое и выдавливающееся, стоит над дымящимися кишками что ещё не кончили выбиваться наружу, всматривается в эту кучу, и не тошно ему… Но, однако, это было так зрелищно, что когда в лагерь одновременно с началом ритуала пришёл посол от дакийских буров он, не преодолев дурноты, сполз и рухнул с лошади прямо у возвышения, где стоял император. Что не мешало ему, трясясь, передать напрочь белой рукой огромную шляпку усохшего гриба-дождевика, изрезанную посланием по латыни (сцена изображена на барельефе колонны в Дакии – см. Дион Кассий. История Рима. LXVIII, 8, 1)
Ну и представьте: орудия вскрытия (крючки, пилы, клещи для дробления костей сунутые в чёрный от пропитавшей их кровью кожухи, тиски, кожелоскутный резец, сверло), чугунный треножник откуда тянет дымом, во все стороны — отблески угля и сам воздух, насыщенный кровью собрал в себя нечто, что намекает на страдания зверя. Так, наверное, представлялось и приятного было мало. Дрожала чернь.

Во многом из-за этого всего к ним прибегали, как сказано, в последнюю очередь. Haruspices ex Etruria aceiti выступали когда опускали руки не только консулы-магистраты и сенат, но и жрецы (decemviri, pontitices), скрепя сердце, признавались в бессилии. Сперва проверяли, что вопрос не имел решения в Сибиллиных книгах и коллегия 15 мужей (quindecemviri sacris faciundis) также не отвечала утешительно (См. Амфитеатров А.В. Зверь из бездны: историческое сочинения о временах Нерона в 4-х книгах. I том: Династия при смерти (перепечатка издания 1911 г.). – М.: Алгоритм. 1996, С. 166-167) – наконец, звали через нехочу ИХ. Но на вот такие случаи гаруспиков как, не особо демонстрируемых личных слуг иметь не гнушались и К. Граках, и Сулла и даже Цезарь. В Капитолии на всякий случаи завели и подкармливали стаю гусей – для жертв. Да-да, тех самых что спасли город шумом.
После тех событий отношение к гаруспиком пережило новый приступ благоговения – размещённый под предстоящее искусное терзание, скот провидчески предупредил о набеге.

Были и промахи: когда Октавия зарезали кинжальщики Мария, при нём нашли диаграмму (составляемую по каждой гаруспиции) где ему в успокаивающем тоне писали: «останься в Риме, ничего тебе не грозит». Доверившись, он не покинул город.

Вместе с тем в римской культуре мало-помалу укоренялась эта «этрусская дисциплина» (Disciplina etrusca) – взгляд на внутренний мирок скота и птицы как искажённый, преуменьшенный, но слепок с настоящего большого мира, прозревая который можно прийти и к верным глоабльным выводам. Для черни впрочем это оставалось прилюдно брошенным оправданием своё извращённой прихоти вскрывать животных.

В городском музее в Пьяченце уцелела вылитая из бронзы (и ведь хорошо сохранилась!) овечья печень, с расчерченной диаграммой (на чушку нанесли гадательные значения областей), что служила пособием для гаруспика.

Этрусское учение мало-помалу записывали. Писали мутно, с образностями понятными мало кому кроме посвящённых. И то, бумаге предавали лишь лежащее на поверхности, глубинные тайны открывать, конечно, остерегались.
По преданию, однажды у Тарквиния из борозды на поле взметнулась земля. Из ямы выбрался весь ей заляпанный паренёк. На вид со всем юный, но с умом, позже отзывались наблюдавшие, «пожилого мужа». Толпа из прибежавших зевак стала прислушиваться к, вдруг ни с того ни с сего заведённой им, речи, он же, не спешащий почиститься, стал излагать чем объясняется происходящее в мире, и из пересказов очевидцев и стремительно набросанных на коленке кем-то грамотным записей якобы, вышло учение гаруспиков (Цицерон, «De divinatione», I, 33 — считается, что им явился этрусский бог Таг, сын Гения, внук Юпитера). По этой небылице видно, как неохотно гадатели открывали имена своих авторов – им предпочтительней было наплести явный бред и пустить в народ, чем хоть намекнуть (и этим дать ключ) как развивалась дисциплина, кто ставил опыты, как звали первопроходцев…

Искусство осмотра кишок, печени и желудка, правильного угадывания о окрасу, припухлостям и форме, содержалось в «Libri haruspicini», в то время, как навык толковать по подсказками природы (темп и размах осадков, их появление в неуместное время года – снег летом и др., переливы в оттенках неба, по закату и пр.) раскрывалось в «Книге объяснений ударов молнии». Секреты обустройства культовых мест и алтарей записали в Libri rituales — «Обрядной книге». Ею и руководствовался римский зодчий Марк Витрувий Поллион (3 век до н. э.), издавший «Десять книг об архитектуре».

Однако большинство гаданий творили тайно, пусть поздно но поняв как смущают народ ковыряния в трупе. Для зрелищ, чтобы поддержать репутацию чертили на полях огромный узор, предтечу колдовской звезды, чтобы отразить как размещают на небе звёзды, связанные между собой невидимыми глазу нитями – их и передавали линиями. Этой же мозаикой, сильно уменьшенной потом расписывали печень в жертвенной туше, по которой гадали.

Особо присматривались к caput iocineris — пирамидальному отростку: если тот был большим, увеличенным от болезни или просто, исходно крупным, это предвещало радость и процветание, все ликовали, если же куцым, сморщенным – то дело плохо и даже возможна смерть, если он был треснут. Если неудачный орган извлекался в городе, о судьбе которого узнавали, то надвигалась война, мор, а может мятеж. Нарост же на отростке, на самой его вершине напоминающий венец или птичий гребень, толковали как знамение о победе.

Облачались гаруспики в шерстяной головной убор, утончавшийся в верхней части ддо колпака; тело прикрывали без изысков, шерстяной и грубой хламидой. Условием было не допускать появления на ней узлов и просто, перекрученной ткани. Иногда она имела даже совсем неприглядный вид, какой-то ветоши, её носили и совсем истлевшей из суеверия, что чем она старее или, ещё лучше, через бОльшее число рук она прошла, тем чётче настроится интуиция.
АДЖАНТИСУ – БАРДОКУ: не исключено, что этим (см. абзац выше) и объясняется почему пребывая в своего рода экстазе гном лупил себя в нагрудник ножом; хотя непослушная рука и выцарапала лезвием на стали что-то похожее отдалённо на руну «зеркало», нельзя исключить, что конечность – мозга не имеющая, но с засевшей генетической памятью – бессознательно рассчитывала убить. Ведь гаруспики при обрядах носят ветхие рубища. Будь всё по канону, препятствия кулак с зажатым ножом встретил вряд ли бы.

Для заклания использовали бронзовый нож с кровостоком, рукояти придавали вид статуэтки, изображающей что угодно, обычно жертвенное животное, лезвие делали предельно широким. Крепился нож на плечо. Коллегия гаруспиков – людей, напомню занятых делом явно не для брезгливых – создавали из отцов знатных семейств, те не оглашали шире факт своего участия и скрытничали как масоны.

С закатом Рима вера в действенность таких обрядов поистрепалась. Коситься на обычаи начинали как на совсем уже дремучие пережитки; если раньше поколения с малых лет приучали относиться к гадателями с куда большим уважением, чем к себе то теперь во взглядах чаще встречали не испуг, а насмешку. На войне с Карфагеном военачальник впервые перед солдатами, показно и громко оскорбил авгуров. Те заявили, что священные птицы чего-то не пьтт, знак это дурной, так как раньше пили и в наступление идти не стоит. Полководец с хохотом велел птиц связать и бросить в море, добавив что «там-то они по крайней мере напьются». Над гаруспиками зубоскалили и жрецы. Катон вспомнил, как однажыд совершавшие при нём гадание два гаруспика боялись поднять головы и встретиться взглядом, чтоб ненароком не рассмеяться (о. Александр Мень. История религий, т. 6, гл. 23 «Эллинизм в Риме» )

Тем не менее, в не настолько уже явном виде гаруспиции прошли в средние века, там скрывались, не обнаруживая себя пред церковью, но невеждам запали в сердце. Да если бы им одним! Римляни считали языческого бога Юпитера отвечавшим за перенесение на землю порядков, установленных небом, за то, что в унисон движению светил что, что показывает их расположение, отражается и в земных событиях. Поэтому гаруспики расчерчивали поле – посматривая на небо. Потому и корифеи церкви не оставляли поверия авгуров без внимания. Поэтому учёный Рабан без умолку в «De universo» рассуждает о бездне смыслов (частично понятных, но в чём-то – и не отгаданных до поры), которые прячутся за описаниями римского поля с его разметкой. Отсюда и намёки на возможность познавать ход вещей через наблюдение будничных земных признаков, тех же знаков природы, в главе «О полях» произведения Исидора «Этимологии». За привычкой – что этого заурядней – ставить на края полей межевые камни, для наведения границ, и рыхлить в непростой последовательности канавы скрывались деяния космической важности. А монах проехавший моргает: ну поле и поле. Распаханное неверно, правда; не получит хорошего урожая мирянин; надо бы позже заехать, устроить втык. Тогда как…

Считать священнодейством то, как по мере истечения крови из живого уходит жизнь, несмотяр на все вместе взятые усилия церкви и инквизиции, конечно, не перестали. Это вошло в обряды многих народов и особливо, отдельных гневных движений верующих. Смысл изначальный из этого успел выветриться в немалой степени. Но вот как описывает увиденное в одном из зданий русский философ Василий Розанов, слов которого нахожу не то что нужным – необходимым, из статьи «Жертвенный убой» я тут привести:

«Прежде всего бросилось в глаза то, что я вижу не убой скота, а какое-то таинство, священнодействие, какое-то библейское жертвоприношение. Передо мной были не просто мясники, а священнослужители, роли которых были, по-видимому, строго распределены. Главная роль принадлежала резнику, вооруженному колющим орудием; ему при этом помогали целый ряд других прислужников: одни держали убойный скот, поддерживая его в стоячем положении*, другие наклоняли голову и зажимали рот жертвенному животному (жертвоприношение должно быть торжественным и тихим (“В церкви не шумят, не кричат, даже не разговаривают”. И блеяние, крики животных были исключены. Но сюда входила и облизываемая ими “тоска”. Крик, голос, подача голоса, “позову родимую матушку” (даже у теленка) страшно облегчает страдание. Тут-то они и сказали: “Стоп, ни звука!” То-то их фарисейский принцип: “Не вари козленка в молоке его матери” и “Мы вообще гуманны”. ).
* животное должно стоять. Зачем? Зачем при длительном убое, немоментальном? При его “процедуре”, “церемонии”? “Душа” убоя евреев — это страдание: и нельзя не подумать, что “стояние” жертвы входит в идею ее истомы. “Жертва” должна была непременно “томиться”, как терафим в масле. Всякий, кто испытывал общую слабость (внезапные заболевания), знает, до чего хочется “лечь”, “прилечь”, “отдохнуть”. Выемка же крови через постепенные уколы должна производить страшное истощение жертвы, безумное бессилие, изнемогание. “Почти вся кровь вышла”. “Дайте лечь”, “ноги не держат”, “не стою”, “падаю”. “Стой!” — и (механически), не давая согнуться коленям, помощники главного резника (могеля) устраивали искусственное и принудительное стояние ребенку — ягненку (“передние руки”). Заметим, что во время убоя они, как бы обнимая (“держать”), усиленно чувствовали ягненка и ярче обычного времени сознавали, что в их руках дрожит коровий ребенок, коровий “мальчишка” (“Руки, руки, руки!”).
Третьи собирали кровь в жертвенные сосуды и выливали ее на пол при чтении установленных молитв; наконец, четвертые держали священные книги, по которым читались молитвы и производилось ритуальное священнодействие. Наконец, были и просто мясники, которым передавался битый скот по окончании ритуала. На обязанности последних лежало сдирание шкур и разделка мяса.
Убой скота поражал чрезвычайной жестокостью и изуверством. Жертвенному животному слегка ослабляли путы, давая возможность стоять на ногах; в этом положении его все время поддерживали трое прислужников, не давая упасть, когда оно ослабевало от потери крови. При этом резник, вооруженный в одной руке длинным — в пол-аршина ножом с узким лезвием, заостренным на конце, и в другой руке длинным, вершков шести, шилом спокойно, медленно, рассчитано наносил животному глубокие колющие раны, действуя попеременно названными орудиями.
При этом каждый удар проверялся по книге, которую мальчик держал раскрытою перед резником; каждый удар сопровождался установленными молитвами, которые произносил резник.
Первые удары производились в голову животному, затем в шею, наконец, подмышки и в бок. Сколько именно наносилось ударов — я не запомнил, но очевидно было, что количество ударов было одно и то же при каждом убое; при этом удары наносились в определенных порядке и местах, и даже форма ран, вероятно, имела какое-нибудь значение символическое, так как одни раны наносились ножом, другие же — шилом; причем все раны были колотые, так как резник, что называется, “шпынял” животное, которое вздрагивало, пробовало вырваться, пыталось мычать, но оно было бессильно: ноги были связаны, кроме того, его плотно держали трое дюжих прислужников, четвертый же зажимал рот, благодаря чему получались лишь глухие, задушенные хрипящие звуки.
Каждый удар резника сопровождался струйкой крови, причем из одних ран она слегка сочилась, тогда как из других она давала целый фонтан алой крови, брызгавшей в лицо, на руки и платье резника и прислужников. Одновременно с ударами ножа один из прислужников подставлял к ранам священный сосуд, куда стекала кровь животного (конечно, это храмовое, древнее жертвоприношение. Смотри о приставлении сосуда к горлу птиц, после того как священник ногтем прорезал “против затылка” головку горлице, перерезал артерии и вены, но не отделяя вполне головы. И птичек-то выбрали самых кротких — голубей, горлинок. )
При этом прислужники, державшие животное, мяли и растирали бока, по-видимому, с целью усилить потоки крови. После нанесения описанных ран наступала пауза, во время которой кровь собиралась в сосуды и при установленных молитвах выливалась на пол, покрывая его целыми лужами; затем, когда животное с трудом удерживалось на ногах и оказывалось в достаточной мере обескровленным, его быстро приподнимали, клали на спину, вытягивали голову, причем резник наносил последний, заключительный удар, перерезая животному горло.
Вот этот последний и был единственным режущим ударом, нанесенным резником жертвенному животному. После этого резник переходил к другому, тогда как убитое животное поступало в распоряжение простых мясников, которые сдирали с него шкуру и приступали к разделке мяса (подозреваю, что и разделка не совсем проста, а была в древности и является теперь в своем роде “магическим” разъятием на части “и органы”, из коих каждая ведь часть ясно “говорит собою”, “и говорит именно евреям”, имеющим ключ к смыслу каждой “жилки”, и “почечки”, и “печени”, и “тука”. Уверен, это все далеко не “просто”. ).
Производился ли убой крупного скота тем же способом или же с какими-либо отступлениями — судить не могу, потому что при мне производился убой овец, телят и годовалых бычков. Вот каково было зрелище еврейского жертвоприношения; говорю “жертвоприношения”, так как другого, более подходящего слова не могу подобрать для всего виденного, потому что, очевидно, передо мною производился не простой убой скота, а совершалось священнодействие, жестокое — не сокращавшее, а, наоборот, удлинявшее мучение. При этом по известным правилам, с установленными молитвами, на некоторых резниках надет был белый молитвенный плат с черными полосами, который надевают раввины в синагогах.
На одном из окон лежали такой же плат, два жертвенных сосуда и скрижали, которые при помощи ремней каждый еврей наматывает на руку во время молитвы. Наконец, вид резника, бормочущего молитвы, и прислужников не оставлял ни малейшего сомнения. Все лица были какие-то жестокие, сосредоточенные[, фанатически настроенные. Даже посторонние евреи, мясоторговцы и приказчики, стоявшие во дворе, ожидавшие окончания убоя, даже они были странно сосредоточенны. Среди них не слышно было обычной суеты и бойкого еврейского жаргона, они стояли молча, молитвенно настроенные.
Зато характер и расположение ранений совершенно одинаковы: сперва шли удары в голову, затем в шею и в плечо животному; одни из них дали маленькие струйки, тогда как раны в шею дали фонтан крови; это я отчетливо помню, так как струя алой крови залила руки, платье резника, который не успел отстраниться. Только мальчик успел отдернуть священную книгу, которую все время держал раскрытою перед резником, затем наступила пауза, несомненно короткая, но она казалась мне вечностью — в этот промежуток времени вытачивалась кровь. Она собиралась в сосуды, которые мальчик подставлял к ранам. В это же время животному вытягивали голову и с силой зажимали рот, оно не могло мычать, оно издавало только сдавленные хрипящие звуки. Оно билось, вздрагивало конвульсивно, но его достаточно плотно держали прислужники.
Но что с несомненной точностью устанавливает экспертиза — это паузу, перерыв, последовавший вслед за нанесением шейных, обильных кровоизлиянием ран. Да, эта пауза, несомненно, была — она соответствует моменту вытачивания и собирания крови. Но вот подробность, совершенно пропущенная, не замеченная экспертизой и которая ясно, отчетливо запечатлелась в моей памяти. В то время как животному вытягивал голову и плотно зажимал рот один из прислужников, трое других усиленно мяли бока и растирали животное, очевидно с целью усилить кровотечение…
Затем, когда животное было достаточно обескровлено, кровь, собранная в сосуды, вылита была на пол при чтении молитв. Еще подробность: кровь на полу стояла целыми лужами, причем резники и прислужники оставались буквально по щиколотку в крови. Вероятно, так требовал кровавый ритуал, и только по окончании его кровь спускалась, что я, проходя, видел в одном из отделений, где был уже окончен убой.
Затем, по окончании паузы, следовали дальнейшие, также рассчитанные, спокойные удары, прерывающиеся чтением молитв. Эти уколы давали очень мало крови или вовсе не давали ее. Колющие удары наносились в плечи, под мышки и в бок животного.
Наносятся ли они в сердце — или прямо в бок животному — установить не могу. Но вот некоторое различие от ритуала, описанного экспертами: животное по нанесении названных уколов переворачивается, кладется на спину, причем ему наносится последний, заключительный удар, которым перерезают горло животному. Было ли проделано что-либо подобное с Андрюшей — не установлено. Не сомневаюсь в том, что в том и другом случае у ритуала есть свои особенности, которые я объясняю себе тем, что над Андрюшей совершен был более сложный ритуал, в лице его была принесена более сложная жертва, над ним совершено, быть может, вроде нашего архиерейского богослужения, которое приноравливалось к торжественному моменту освящения молельни. Виденный же мною ритуал был более элементарный, простой ежедневной жертвой — нечто вроде нашей обыкновенной литургии, проскомидии. Еще подробность: враги ритуальной версии указывают на то, что при убое скота якобы наносятся режущие раны, тогда как судебная экспертиза установила на теле Андрюши исключительно колющие. Я полагаю, что это не более как наглое вранье, рассчитанное на незнание, на полную неосведомленность нашу о том, как производится ритуальный убой скота на еврейских бойнях; и против этой лжи я, как свидетель и очевидец убоя, протестую и опять повторяю: у резников я видел в руках два орудия — узкий длинный нож и шило, и этими-то двумя орудиями попеременно наносились колющие удары. Резник колол и “шпынял” животное. При этом, вероятно, и форма укола, форма самой раны имела какое-нибудь символическое значение, так как одни удары наносились острием ножа, другие же — шилом. Лишь последний, заключительный удар, которым перерезывалось горло животного, был режущий. Вероятно, это была та горловая рана, через которую… выходит душа.»

Источник