«Храни меня мой талисман…»
До начала знакомства с удивительной историей, нужно внимательно рассмотреть портрет Александра Пушкина, написанный художником В.А. Тропининым в 1827 году. Александр Сергеевич спокойно сидит в домашнем халате, положив на стол правую руку, украшенную двумя перстнями.
На большом пальце мы видим богато украшенный перстень замысловатой формы, очень напоминающий перстень с сердоликом, подаренный поэту в 1824 году графиней Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой в Одессе. Одна из муз Александра Пушкина, Елизавета Воронцова жена Новороссийского генерал-губернатора графа Михаила Воронцова, упоминается в Донжуанском списке поэта.
Евпаторийский голова Хаджи-Ага Бабович принёс в дар Новороссийскому генерал — губернатору графу Михаилу Воронцову этот средневековый перстень с сердоликом. Сердолик известен практически у всех народов и по преданию, наделён магическими лечебными свойствами, способностью приносить Счастье и Любовь.
По свидетельству очевидца (1899 г.) «этот перстень — крупное золотое кольцо витой формы с большим камнем красноватого цвета с вырезанной на нём восточной надписью». Надпись на древнееврейском языке содержала имя владельца перстня:
«Симха б[ен] к[вод] р[ав] Йосэф а-закен з[ихроно] л[ивраха]» в переводе:«Симха, сын почтенного господина, старца Иосифа, блаженной памяти».
О том, что этот перстень принадлежал именно караиму, а не еврею-талмудисту, свидетельствует тот факт, что надпись нанесена на кольцо караимским курсивным почерком XIX века.
На графа Воронцова средневековое украшение не произвело особого впечатления, граф не увлекался модной в то время символикой камней, и перстень с сердоликом был отдан супруге Елизавете Воронцовой без каких-либо объяснений.
«Нельзя сказать, что она была хороша собой, но такой приятной улыбки, кроме её, ни у кого не было, а быстрый, нежный взгляд её миленьких небольших глаз пронзал насквозь. К тому же польское кокетство пробивалось в ней сквозь большую скромность, к которой с малолетства приучила её русская мать, что делало её ещё привлекательней», — так Филипп Вигель описал Елизавету Воронцову, урожденную Браницкую.
В 1824 году в Одессе Елизавета Ксаверьевна Воронцова, жена генерал-губернатора Новороссии, с которой у ветреного поэта был бурный роман, подарила Пушкину этот экзотический золотой перстень с сердоликовой вставкой и таинственной надписью, как залог тайной любви. Вот так неожиданно перстень с сердоликом оказался у Александра Пушкина и стал его талисманом.
«… Там волшебница ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нём таинственная сила!
Он тебе любовью дан…»
Александр Пушкин искренне верил в чудодейственную силу сердолика, украшающего перстень, и не расставался с ним до конца жизни. По восточному преданию, «кто носит в перстне сердолик, тот непрестанно пребывает в благоденствии и радости».
Стихотворение «Храни меня, мой талисман» написано Пушкиным одним из первых после переезда из Одессы в с. Михайловское. Оно посвящено драгоценному перстню, который был подарен поэту Е. Воронцовой. Известно ещё два стихотворения, в которых упоминается об этом подарке: «Талисман» и «Сожженное письмо».
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, —
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
В Одессе любовники не скрывали своих отношений, но после громкого скандала и отъезда Пушкина они уничтожали свою любовную переписку. Талисман оставался единственным напоминанием о Воронцовой для поэта. В стихотворении он никак не намекает на имя возлюбленной, но близкие друзья, безусловно, догадывались, о ком идет речь. Пушкин вспоминает, что получил подарок «во дни раскаянья, волненья». Возможно, женщина подарила поэту перстень сразу же после известия о предстоящей разлуке.
Пушкин не был прощен, наоборот, его перевод в Михайловское был свидетельством продолжающейся опалы. Южная ссылка показала, что поэт обладает непокорным нравом. Даже находясь под надзором, он продолжал писать «непозволительные стихи», эпиграммы и даже умудрился завести роман с женой самого генерал-губернатора.Ссылка в Михайловское должна была изолировать Пушкина от дворянского общества, напомнить ему о всемогуществе царской власти. Поэт понимал, что опасность не миновала и может вновь его настигнуть («грозою грянут тучи»). Пушкин намекает и о своем планируемом бегстве за границу («в уединенье чуждых стран»).
Поэт обещает свято хранить подарок и никогда не расставаться с ним. Он считает, что талисман будет всегда оберегать его от бед и несчастий. Роман с Воронцовой Пушкин воспринимает как «сладостный обман», который исчез так же быстро, как и возник. Он понимает, что продолжение отношений практически невозможно, поэтому прощается с надеждами и желаниями. Талисман будет залогом его душевного спокойствия.
Позднее в стихотворении «Талисман» Пушкин подробнее описывает обстоятельства, при которых он был получен. Воронцова подарила его в знак сохранения любви и верности, а не в целях защиты от неудач. Вероятно, в первые дни после расставания чувство любви Пушкина было на столько сильным, что он приписывал перстню волшебные свойства. Постепенно это чувство угасало, и талисман стал просто напоминанием о дорогом, но уже прошедшем, романе.
Один из первых библиографов Александра Сергеевича Пушкина, П.В. Анненков утверждал, что поэт «… соединял даже талант свой с участью перстня… Он, кажется, верил, что не будь у него перстня, ослабел бы его дивный поэтический дар».
В последние свои минуты жизни Пушкин попросил Жуковского взять его перстень. После смерти Пушкина, с согласия Натальи Николаевны, поэт В. А. Жуковский снял перстень с мёртвой руки поэта, и долгое время хранил его в память о Пушкине.
Сын Жуковского передал пушкинский талисман Ивану Тургеневу, который завещал передать перстень после его смерти великому русскому писателю Льву Николаевичу Толстому «как высшему представителю русской современной литературы, с тем, чтобы, когда настанет и его час, граф Толстой передал бы мой перстень, по своему выбору, достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями…»
Наверное, так и родилась бытующая в литературных кругах легенда о преемственности среди лучших российских писателей посредством пушкинского перстня-талисмана.
Средневековый перстень с сердоликом, камнем-покровителем преданной и верной любви и дружбы, возможно, и принёс в жизнь Ивана Тургенева, необыкновенную большую любовь к Полине Виардо. После смерти И.С. Тургенева Полина Виардо, вопреки его воле, передала перстень музею Александровского лицея, откуда он и был похищен в марте 1917 года.
В музее лицея остались лишь футляр, слепок и оттиски перстня на полях рукописей поэта.
«Оранжевый, слегка кровавый,
Земной любви он амулет.
В нём Пушкина прочерчен след —
Два перстня с золотой оправой…»
Сегодня судьба перстня с сердоликом, подаренного генерал — губернатору Новороссии графу М.С.Воронцову от Евпаторийского головы Хаджи-Ага Бабовича, проживавшего на улице Караимской в Евпатории, неизвестна.
Отче наш
Я слышал — в келии простой
Старик молитвою чудесной
Молился тихо предо мной:
«Отец людей, Отец Небесный!
Да имя вечное Твое
Святится нашими сердцами;
Да придет царствие Твое,
Твоя да будет воля с нами,
Как в небесах, так на земли,
Насущный хлеб нам ниспошли
Своею щедрою рукою;
И как прощаем мы людей,
Так нас, ничтожных пред Тобою,
Прости, Отец, Своих детей;
Не ввергни нас во искушенье,
И от лукавого прельщенья
Избави нас. »
Перед крестом
Так он молился. Свет лампады,
Мерцал впотьмах издалека,
И сердце чуяло отраду
От той молитвы старика.
А. С. Пушкин
Источник
Чужая мудрость / Quotes
«. Мартын был из тeх людей, для которых хорошая книжка перед сном — драгоцeнное блаженство. Такой человeк, вспомнив случайно днем, среди обычных своих дeл, что на ночном столикe, в полной сохранности, ждет книга, — чувствует прилив неизъяснимого счастья.» (Владимир Набоков, «Подвиг»)
Tuesday, September 27, 2011
Храни меня, мой талисман. Пушкин и Воронцова/ Pushkin and Elizaveta (Elise) Vorontsova
Ты знаешь: удален от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальному упреков и похвал.
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
Июль 1823-го — август 1824-го — одесский период Пушкина. Столица Новороссии бурно развивалась, культурная жизнь кипела, город был полон русскими и иностранными чиновниками, купцами, военными. Новые картины окружали Пушкина, талант его расцвел, жизненные силы переполняли его.
А.С. Пушкин познакомился с Е. К. Воронцовой (1792 — 1880) в Одессе в сентябре 1823 года.
Воспитывали Елизавету в исключительной строгости, до двадцати семи лет прожила она в деревне и лишь в 1819 году впервые отправилась в свое первое путешествие за границу, во время которого познакомилась в Париже с графом Воронцовым и вышла за него замуж. Вокруг Воронцовых сложился блестящий двор польской и русской аристократии. Графиня Елизавета Ксаверьевна любила веселье. Она сама и ее ближайшая подруга Шуазель участвовали в любительских спектаклях, организовывали самые утонченные балы в городе, Элиза, как многие ее называли, была прекрасной музыкантшей. Граф, а впоследствии князь Воронцов, человек государственного ума и несколько тщеславный, широких взглядов англоман, собирал свое общество, в котором обсуждались дела государственные, политические и придворные, и уж во всяком случае не читали стихов. «Как все люди с практическим умом, граф весьма невысоко ценил поэзию; гениальность самого Байрона ему казалась ничтожной, а русский стихотворец в глазах стоял едва ли выше лапландского». Поначалу он очень ласково принимал Пушкина, позволял ему пользоваться своей ценнейшей библиотекой, хранившимися в ней архивами (в частности, А.Н. Радищева), любезно предоставлял ему возможность знакомиться с новинками книжными, поступавшими в Одессу едва ли не раньше, чем в Петербург.
Поэт был глубоко увлечен Воронцовой, посвятил ей ряд стихотворений. В рукописях А.С. Пушкина сохранилось более 30 рисунков с ее изображением. Ф. Ф. Вигель так описывает характер и наружность Е.К. Воронцовой:
«Ей было уже за тридцать лет, а она имела все право казаться молоденькою. Со врожденным легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода она была душой, молода и наружностью. В ней не было того, что называется красотою; но быстрый, нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видел, казалось, так и призывает поцелуй».
Воронцов раздражен против Пушкина. Еще в марте 1824 года он начал атаку против поэта: «Что же до Пушкина, то я говорю с ним не более 4 слов в две недели. » Пишет письма ко двору: «Собственные интересы молодого человека, не лишенного дарований, недостатки которого происходят скорее от ума, чем от сердца, заставляют меня желать его удаления из Одессы». Дальше больше: «Я писал гр. Нессельроде, чтобы меня избавили от Пушкина», «надеюсь, что меня от него избавят», «. я повторяю мою просьбу — избавьте меня от Пушкина», «нужно, чтоб его от нас взяли», и наконец в мае он предписывает отправиться поэту на саранчу, как раз перед его днем рождения. Пушкин раздражен и рассержен «непристойным неуважением к нему»: «Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу англичанину», появляется одна из самых злых его эпиграмм: «Полумилорд, полукупец. »
«После известной его эпиграммы на ее мужа (в которой потом сам он раскаивался), конечно, обращались с ним очень сухо. Перед каждым обедом, к которому собиралось по несколько человек, княгиня-хозяйка обходила гостей и говорила каждому что-нибудь любезное. Однажды она прошла мимо Пушкина, не говоря ни слова, и тут же обратилась к кому-то с вопросом: «Что нынче дают в театре?» Не успел спрошенный раскрыть рот для ответа, как подскочил Пушкин и, положа руку на сердце (что он делывал, особливо, когда отпускал остроты), с улыбкою сказал: «Верная супруга», графиня!» Та отвернулась и воскликнула: «Какая наглость!»
Кораблю
Морей красавец окрыленный!
Тебя зову — плыви, плыви
И сохрани залог бесценный
Мольбам, надеждам и любви.
Ты, ветер, утренним дыханьем
Счастливый парус напрягай,
Волны незапным колыханьем
Ее груди не утомляй.
1824
14 июня Воронцова в блестящем обществе отправилась на яхте из Одессы в Крым, в Гурзуф. Стихи были написаны в связи с этой поездкой. Еще зимой Пушкин надеялся отбыть с ними вместе, но теперь на приглашение рассчитывать не приходилось.
Но Воронцова возвратилась раньше времени, 24 июля, — вместо предполагавшихся двух месяцев она провела в Крыму полтора, оставив гостей с мужем.
Дача Рено, где жили летом Воронцовы, рядом с домом князей Вяземских, стояла на высоком берегу моря, на обрыве. С него сбегала крутая тропинка к морю. Каменистый берег, пещеры, гроты. Графиня любила гулять вдоль берега моря, чтобы брызги от разбивающихся волн обдавали лицо, чтобы подол платья и легкие туфли слегка намокли.
Подробности отношений с графиней Воронцовой Пушкин тщательно скрывал, уничтожил письма.
Ответное чувство графини к Пушкину следует отнести на июнь-июль 1824 года, когда он сделал княгиню Веру Вяземскую (жена друга Пушкина Петра Вяземского) поверенною в своих сердечных делах. «Я даю твои письма Пушкину, который всегда смеется, как сумасшедший. Я начинаю дружески любить его. Думаю, что он добр, но ум его ожесточен несчастиями; он мне выказывает дружбу, которая меня чрезвычайно трогает. Он доверчиво говорит со мною о своих неприятностях, равно как и о своих увлечениях. » (Из письма кн. Вяземской мужу из Одессы.)
Из письма Веры Федоровны Вяземской мужу, 1 августа 1824 года:
«Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, — со ссылки и отъезда Пушкина, которого я сейчас проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни. Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны».
из дневников Пушкина
5 сентября 1824
Une lettre de Elise Woronzoff. (Письмо Элизы Воронцовой. (франц.))
[Эта запись касается получения письма от Е. К. Воронцовой из Одессы, не сохранившегося. Сестра поэта Ольга Сергеевна Павлищева свидетельствует, что, получая письма из Одессы с такой же печатью, какая имелась у него на перстне, Пушкин запирался в своей комнате и никого не принимал.]
Пускай увенчанный любовью красоты
В заветном золоте хранит ее черты
И письма тайные, награды долгой муки,
Но в тихие часы томительной разлуки
Ничто, ничто моих не радует очей,
И ни единый дар возлюбленной моей,
Святой залог любви, утеха грусти нежной —
Не лечит ран любви безумной, безнадежной.
1824
Сожженное письмо 
Прощай, письмо любви, прощай! Она велела.
Как долго медлил я, как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои.
Но полно, час настал: гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет.
Минуту. вспыхнули. пылают. легкий дым,
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит. О провиденье!
Свершилось! Темные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты
Белеют. Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди.
1825
В стихотворении упомянут перстень.
Многие исследователи жизни А. С. Пушкина знают, что именно графиней Елизаветой Воронцовой поэту был подарен знаменитый перстень, который, во-первых, был парным (второй остался у нее), а, во-вторых, — и это знают немногие исследователи — перстни были изготовлены в Крыму, вернее, в Джуфт-Кале караимскими ювелирами.
Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
.
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!
Ноябрь 1827
Перстнем Пушкин очень дорожил, никогда не расставался с ним.
Уже после дуэли умирающий поэт завещал его Владимиру Жуковскому, своему другу и «побежденному учителю». После смерти Жуковского его сын Павел передал перстень как драгоценную реликвию писателю Ивану Тургеневу, который в свою очередь завещал, чтобы после его смерти перстень передали самому Льву Толстому, и просил, чтобы тот, в свою очередь, завещал его достойному продолжателю пушкинских традиций в литературе.
Но после смерти И. Тургенева Полина Виардо отослала перстень в Пушкинский музей Александровского лицея, где он и хранился. Весной 1917 года среди других ценных реликвий этого музея перстень был украден. На этом его история прерывается. Вполне возможно, что он все же не переплавлен как «лом драгметаллов» большевиками, и след караимского перстня еще может быть найден. Ведь едва ли существовала третья (перстень был парный) копия этого редчайшего и драгоценного не столько стоимостью металла, а именно своей историей, ювелирного изделия.
В музее остались лишь футляр, слепок камня и его оттиск на сургуче и воске. Этого, очевидно, достаточно, чтобы идентифицировать находку, если человечеству выпадет возможность снова увидеть эту реликвию. Кроме того, существует описание перстня одним из посетителей пушкинской выставки 1899 года в Санкт-Петербурге: «Этот перстень — большое золотое кольцо витой формы с крупным камнем красноватого цвета и резной восточной надписью. Такие камни со стихами Корана или же мусульманской молитвой еще и сейчас часто встречаются на Востоке…»
К этому перстню обращается поэт в стихотворении «Храни меня, мой талисман».
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи,
Храни меня, мой талисман.
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило.
Оно сокрылось, изменило.
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда: спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
1825
Перед отъездом Пушкина из Одессы в Михайловское графиня Воронцова подарила ему на память свой портрет в золотом медальоне и упомянутый перстень-талисман — золотое кольцо с восьмигранным сердоликом и выгравированной на нем надписью. Такой же перстень остался у графини, им Елизавета Ксаверьевна запечатывала письма к Пушкину в Михайловское, велев их тотчас же сжигать. 
Именно с этим перстнем на руке Пушкин изображен на картинах работы В. Тропинина, К. Маузера. Пушкин приписывал перстню магические свойства, считал надпись на нем кабалистической и имеющей чудодейственную силу.
В 1888 году надпись на перстне была прочитана исследователем Д. Хвольсоном (известный русский востоковед, доктор философии, профессор восточных языков Санкт-Петербургского университета, автор научного перевода Библии на русский язык), определившим, что надпись сделана именно караимским курсивом и в сокращенном виде значит дословно следующее: «Симха, сын святого старца Иосифа, пусть будет благословенной его память». По мнению Хвольсона, а также Шишмана, именно текст (традиционное для Крыма караимское употребление слова «старец», особенности написания литер и шрифт) дает основание безошибочно определить время и место изготовления перстня — конец XVIII — начало XIX столетия, Крым, Джуфт-Кале. Крым тогда входил в состав Новороссийского края. Генерал-губернатор его с 1823 года Михаил Воронцов имел на полуострове свои владения. Чета Воронцовых, как известно, были в хороших отношениях с караимами, а именно от них графиня и получила в подарок (или как плату за услуги) эти перстни.
Дальнейшая судьба перстня Пушкина хорошо известна, а перстня самой Воронцовой не известна совсем.
* * * 
Всё в жертву памяти твоей:
И голос лиры вдохновенной,
И слезы девы воспаленной,
И трепет ревности моей,
И славы блеск, и мрак изгнанья,
И светлых мыслей красота,
И мщенье, бурная мечта
Ожесточенного страданья.
1825
* * *
Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой;
Как привидение, за рощею сосновой
Луна туманная взошла.
Всё мрачную тоску на душу мне наводит.
Далеко, там, луна в сиянии восходит;
Там воздух напоен вечерней теплотой;
Там море движется роскошной пеленой
Под голубыми небесами.
Вот время: по горе теперь идет она
К брегам, потопленным шумящими волнами;
Там, под заветными скалами,
Теперь она сидит печальна и одна.
Одна. Никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто ее колен в забвенье не целует;
Одна. ничьим устам она не предает
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Никто ее любви небесной не достоин.
Не правда ль: ты одна. ты плачешь. я спокоен;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но если . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1824
. Воронцову рисовал Пушкин в своих рабочих тетрадях с первых дней знакомства с нею (сентябрь 1823 года). Он изображал и профиль её, и голову, и фигуру – стоящей, сидящей, уходящей, с вырисованной узенькой пяткой, виднеющейся из-под платья, – и руку, играющую на клавикордах, с длинными изогнутыми пальцами. Три последние зарисовки Воронцовой сделал Пушкин в 1829 году. Один портрет – на Кавказе, рядом с портретом Марии Волконской – образы двух женщин, живших в душе поэта. Другие два нарисовал он сёстрам Ушаковым.
Болдинской осенью 1830 года, готовясь начать семейную жизнь, поэт попрощался и с Е. К. Воронцовой.
Для издания 1832 года поэт обозначил это стихотворение буквами «К Е. W.»:
Бегут меняясь наши лета,
Меняя все, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
1830, 5 октября
Через много лет Пушкин, будучи уже женатым человеком, получит от княгини письмо делового свойства. Сердце его забьется. Былые чувства всколыхнутся в нем, и он ответит ей сдержанным, но нежным письмом:
«Осмелюсь ли я, графиня, сказать Вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив Ваше письмо, при одной мысли, что Вы не совсем забыли самого преданного из Ваших рабов?
Честь имею быть с глубочайшим почтением, милостивая государыня, вашим нижайшим и покорнейшим слугой.
Александр Пушкин
5 марта 1834
Петербург.»
Светлейший князь Воронцов был похоронен в Спасо-Преображенском кафедральном соборе Одессы «в знак признания их заслуг перед Одессой, ввиду благочестивого образа жизни и многочисленных дел милосердия».
Когда Елисавета Ксаверьевна скончалась, её тело было захоронено рядом с прахом мужа.
В 1936 году советская власть приняла решение об уничтожении собора — его снесли. Перед взрывом останки четы Воронцовых были извлечены из саркофага рабочими в присутствии милиционеров. Могилы были разграблены — из гроба Е. К. Воронцовой украдены украшения, которые были на покойнице и шитое золотом одеяние. Остались только скелеты, которые были перевезены на кладбище, расположенное в районе Одессы Красной Слободке. Там их выбросили у кладбищенского забора. Только благодаря стараниями простых одесситов останки были подобающе захоронены на территории кладбища.
В 2005 году городские власти Одессы приняли решение о перезахоронении праха супругов Воронцовых в нижнем храме возрожденного Спасо-Преображенского собора, под тем местом, где саркофаг с прахом Воронцовых располагался в верхнем храме. Церемония перезахоронения состоялась 10 ноября 2005 года.
Источник
